Канун Всех святых - Рэй Брэдбери Страница 3

Дверь дома отворилась.

Пифкин вышел на крыльцо.

Не вылетел. Не выскочил. Не вырвался, как из пушки.

Вышел.

И пошел по дорожке навстречу друзьям.

Шагом. И без всякой маски! Без маски!

Он шел медленно, будто старик какой-то.

– Пифкин! – заорали они хором, стараясь спугнуть свой испуг.

– Привет, ребята, – сказал Пифкин.

Он был совсем бледный. Пытался улыбнуться, но глаза у негобыли какие-то странные. Одну руку он прижимал к правому боку, как будто у неготам нарывает.

Они все уставились на его руку. Тогда он отнял руку отправого бока.

– Ну что, – сказал он каким-то тусклым голосом. – Готовы впоход?

– Мы-то готовы, а вот ты как? – сказал Том. – Заболел?

– Под праздник? – сказал Пифкин. – Шутишь?

– А где твой костюм?

– Вы идите, я вас догоню.

– Нет, Пифкин, мы лучше подождем, пока ты…

– Ступайте, – еле вымолвил Пифкин, бледный как смерть. Рукуон снова прижал к боку.

– У тебя что, живот болит? – спросил Том. – А твои знают?

– Нет-нет, не могу я им сказать! Они… – Слезы брызнули изглаз Пифкина. – Да это пустяки, я же говорю! Идите прямиком к оврагу. К томуДому, ладно? К Дому с привидениями, поняли? Я там буду.

– Клянешься?

– Клянусь. Погодите, увидите, какой у меня костюм!

Мальчишки стали отходить. Уходя, каждый или трогал его залокоть, или легонько стукал в грудь, или нежно касался сжатым кулаком егоподбородка, будто бы в драке понарошку.

– Ладно, Пифкин. Раз уж ты обещаешь…

– Обещаю, точно. – Он перестал держаться за бок. Лицо егозалилось румянцем, как будто боль отпустила. – А ну, на старт! Внимание! Марш!

Когда Джо Пифкин крикнул «Марш!», они сорвались с места.

Они побежали.

Полквартала они пробежали задом наперед, не сводя глаз сПифкина, который стоял и махал им рукой.

– Догоняй, Пифкин!

– Догоню-ю! – крикнул он им вслед из дальнего далека.

И ночь поглотила его.

Они бежали вперед. А когда снова оглянулись, Пифкина былосовсем не видать.

Они хлопали дверьми, кричали «Сласти или страсти-мордасти!»,и их мешочки из коричневой бумаги уже начали наполняться несусветнымивкусностями. Они бежали вприпрыжку, а зубы у них увязали в розовой жевательнойрезинке. Губы у них ярко горели, красные как кровь.

Да вот только все, кто открывал им дверь, были как две капливоды похожи на их собственных родителей – как леденцы, сыпавшиеся с конвейерана конфетной фабрике. Словно ты и вовсе из дому не выходил. Каждое окно, каждаядверь заливали их добротой, как сиропом. А им хотелось услышать рев драконов вподземелье и скрежет подъемных мостов в замках.

Таким образом они, оглядываясь – не идет ли Пифкин? – дошлидо самых окраин города, где цивилизация уступала место темноте.

Овраг.

Овраг, в глубине которого таились неисчислимые ночныешорохи, змеились ручьи и речонки чернее чернил, копились сокровища каждойосени, что прокатилась вся в золоте и багрянце – за целую тысячу лет… Этаглубокая трещина в земле порождала мухоморы и поганки, и холодных, как галька,лягушек, и мокриц, и пауков. Там, в черной яме, начинался длинный подземныйход, где сочились отравленные воды, а эхо бесконечно перекликалось, звало: «Кнам – к нам – к наммм», – а уж если ты замешкался, то навеки останешься здесь,навсегда, в шорохе, перестуке, перебежках, перешептываньях, и не вырвешьсяникогда, ни-ко-гда…

Мальчишки столпились на краю бездны, заглядывая вниз.

Как вдруг Том Скелтон, продрогший до костей в своемскелетном костюме, со свистом втянул воздух сквозь зубы – так свистит сквозняк,ночью, за ширмой в спальне. Он вытянул руку, показывая:

– Эй, вот куда Пифкин велел нам бежать!

И он исчез.

Все смотрели вслед. Они видели, как маленькая фигуркапобежала по тропке и нырнула в сто мильонов тонн ночной тьмы, сгустившейся вэтой бездонной пропасти, в этом сыром погребе, в чудесной, жуткой глубинеоврага.

Они бросились следом, крича во все горло.

Обрыв, где они только что стояли, обезлюдел.

А город остался позади, наслаждаться собственной сладенькойжизнью.