Золотые костры - Алексей Пехов Страница 3

— Пошел вон! — с холодной яростью сказал я ему.

— Слугу божьего гонят! — заверещал тот и замахнулся на меня крестом.

Я выставил вперед черенок, защищая голову, и клирик ударил по нему с такой силой, что не удержался на ногах и упал на землю. Когда я уходил из деревни — он что-то выл у меня за спиной и грозил карами своим прихожанам за то, что они не желают стать орудием божьего гнева.

Обратная дорога на холм показалась длиннее, чем в прошлый раз. Не отдохнув, я начал рыть могилу под деревьями, сперва разбросав в стороны осенние листья. Проповедник пришел, когда я уже выкопал яму глубиной по колено.

— Они сюда не идут, — сообщил он мне. — Решили не связываться.

— Хорошо. — Я продолжал работать.

— Но Пугало… — Он не стал продолжать.

— Что Пугало?

— Оно крутится вокруг церкви и не расстается с серпом.

— Оно никогда с ним не расстается.

— Людвиг, ты знаешь, о чем я!

— Знаю. И чего ты от меня хочешь, тоже знаю.

— Ты что, не собираешься его остановить?

Я посмотрел на него долгим взглядом.

— Да перестань! — всплеснул он руками. — Даже такой человек, как этот святоша, не заслуживает смерти!

— У меня такое чувство, что ее заслуживает каждый из нас, — возразил я ему.

— А если оно его убьет?

— Даже Пугало должно есть.

— Послушай меня, старого дурака! — взмолился тот. — Сейчас ты зол на то, что он запретил хоронить твоего друга. Но люди темны и невежественны. Не делай того, о чем потом будешь жалеть!

Я выругался сквозь зубы, отбросил лопату в сторону и начал спускаться. Пугало я встретил на середине пути. Оно, задрав голову, наблюдало за тем, как с дерева срываются желтые листья. Его серп блестел, и на нем не было ни капли крови.

— Ложная тревога, — сказал я Проповеднику.

Пугало посмотрело на нас, как на придурков. Мол, нашли причину для беспокойства.

— Ну проверить-то стоило, — промямлил старый пеликан, увидел мое злое лицо и замолчал.

Я закончил рыть могилу, когда наступил полдень. Последний этап работы оказался самым сложным — внизу были древесные корни, пришлось постараться, чтобы глубина ямы доходила мне до бедра.

С находкой костей помогало Пугало. Те, что скрывались в листве и я не мог видеть, оно обнаруживало без труда — тыкало пальцем в нужном направлении. Когда останки Ганса оказались в могиле, я засыпал их землей, вытащил из ножен свой кинжал, срубил ближайшее тонкое деревцо и из двух палок соорудил неказистый могильный крест.

— Он был хорошим человеком и стражем, — торжественно произнес Проповедник.

— Ты его не знал, как же можешь это утверждать? — удивился я.

— Ну… о мертвых обычно так говорят, — смутился он. — Гм… Лучше я произнесу молитву.

Он прочитал заупокойную, и я подумал, что в последнее время мой спутник уже не в первый раз так провожает стража.

Я посидел еще немного, не желая спешить и вспоминая, как во время Лисецкого бунта мы вылавливали в беснующемся городе тварей. Как Ганс подрался с Шуко из-за Рози, еще когда мы учились. Как мы сдавали свой последний экзамен на кладбище и как потом старейшины вручали нам наши кинжалы.

Я завернул его клинок в тряпицу, убрал на самое дно рюкзака. Когда окажусь в цивилизованных краях — сдам его на уничтожение.

Проповедник тихонько кашлянул, отвлекая меня от тяжелых мыслей.

— Пора выходить. Путь к Вилочкам не близкий. Чем раньше мы отправимся, тем быстрее сядем в дилижанс.

— Я не иду в Вилочки.

— Как это? — удивился он. — Ведь это ближайший город. Постой! О нет. Я знаю такой взгляд! Ты что задумал?!

— Мой друг умер, Проповедник. И я намереваюсь узнать, почему это произошло.

Пугало покрутило пальцем у виска, и старикан поддакнул:

— В кои-то веки я с ним согласен. Ганс умер много лет назад, и найти хоть какие-то следы невозможно. Кости не могут говорить.

— Если я отступлю, то буду думать об этом постоянно и в итоге все равно вернусь сюда. Лучше все сделать сразу.

— И куда мы пойдем?

— Мальчишка сказал, что Ганс пришел с гор.

Проповедник издал звук, словно пускал ветры:

— А мой отец говорил, что ангелы создали пиво. Но это не значит, что ему стоило верить. Особенно когда он напивался.

— Раньше ты никогда не говорил о своей семье.

— А нечего здесь говорить! Ты не думаешь, что мальчишка врет? Что твоего Ганса убили, к примеру, деревенские?

— Будь это так — они спрятали бы тело получше. И уж точно каждый ребенок не знал бы об этом и не болтал перед приезжими.

Пугало кивнуло, соглашаясь с моими словами.

— Могло бы и поддержать! — возмутился старый пеликан. Он жутко не хотел лезть в горы и желал убраться из глухомани как можно скорее. — Ты ничего там не найдешь, кроме приключений на свою шею. А! Делай что хочешь. А я иду в деревню. Мне надоело годами ходить за тобой!

И он ушел.

— Вернется, — сказал я Пугалу, которое, привстав на цыпочки, провожало взглядом сутулую спину Проповедника. — Подобное уже случалось несколько раз. Ну а ты? Остаешься или идешь со мной?

Одушевленный первым побрел по тропе, уводящей в лес, и я, подхватив рюкзак и арбалет, последовал за ним.

Хрустальные горы не такие протяженные, как те, что стоят вдоль Кантонских земель, но зато самые высокие. Зуб Холода и Монте-Роза — две вершины, подпирающие небо. О них многие слышали, но редко кто видел, поскольку пики находятся в нелюдимых местах, далеко от основных трактов. Из Бробергера в Чергий предпочитают добираться двумя низкими перевалами, по дорогам, которые приказал проложить еще император Константин. Здесь, на севере, единственный проходимый путь в Чергий — через перевал Горрграт, расположенный на западном плече Монте-Розы, на большой высоте, и преодолеть его можно только с середины лета, когда сходит снег.

Тот, кто идет туда, зависит от капризов погоды, и не каждый готов поставить на кон свою жизнь, чтобы перебраться через горы, когда в неделе пути отсюда есть куда более безопасная и торная дорога.

До основного горного хребта есть лишь одна тропа — она ведет к монастырю каликвецев, построенному среди снежных вершин. Зачем туда ходил Ганс? Шел ли он с перевала? Или не смог преодолеть его и решил поискать более легкий путь, вернувшись обратно?

У меня не было ответов.

С тех пор как я оставил деревню, прошло четыре дня. Сначала мой путь пролегал вдоль холмов, незаметно превратившихся в невысокие, поросшие ельником горы. И чем дальше я уходил на восток, тем выше они становились. Лес, взбиравшийся на них, оставлял открытыми вершины, похожие на тонзуру монаха. Могучие ели останавливались на невидимой черте, уступая место высокогорным лугам — зеленым проплешинам на телах каменных гигантов.