Этот разрушительный элемент - Эмили Сувада Страница 3

Катарина

Когда земля начинает трястись, мне снится Коул. Мы едем в его джипе с опущенными стеклами под звуки музыки, льющейся из динамиков. На его коже нет лей-линий, а взъерошенные волосы обрамляют лицо. Вокруг нет ни кратеров, ни выжженных отметин на земле – только лазурное небо и цветы, взирающие на нас с зеленых холмов. Коул убирает руку с руля и кладет мне ее на колено.

Не знаю, куда мы едем, но, главное, мы вместе. Мы свободны и счастливы.

Но тут раздается грохот.

Коул тут же хватается за руль, пытаясь удержать дергающийся джип, пока вокруг расползаются темные зияющие трещины. Земля раскалывается и вздымается вверх, а цветы вместе с комьями почвы летят в бездну.

– Держись! – кричит Коул, ударяя по тормозам.

Джип еще какое-то время скользит по дороге, но затем останавливается в опасной близости от пропасти.

– Что происходит? – вцепившись в ремень, вскрикиваю я и поворачиваюсь к Коулу.

Он смотрит прямо на меня своими светло-голубыми широко открытыми глазами, в которых плещется ужас. И на его лице нет ни намека на любовь. А во взгляде не видно теплоты. Он больше не узнает меня.

Грохот нарастает, пока ко мне возвращаются воспоминания и неприглядная правда. Когда я превратилась в Цзюнь Бэй, чтобы остановить протокол «Всемирный потоп», то потеряла Коула. Потеряла все – друзей, будущее, тело. Так что теперь я заперта в темнице собственного разума, и происходящее лишь плод моего воображения.

– Нет, – молю я, в отчаянии хватаясь за рубашку Коула. – Вспомни меня, пожалуйста…

Он качает головой, а затем отдергивает руки.

– Кто ты? – с ужасом глядя на меня, выдыхает он.

После чего распахивает дверь, несмотря на то, что снаружи небезопасно. Трещины на земле становятся все шире, и он сейчас провалится.

– Коул, подожди!

Я отстегиваю ремень безопасности, чувствуя, как сердце бьется о ребра. А затем перебираюсь на водительское сиденье, чтобы схватить юношу за руку, но он отдергивает ее. Земля вновь сотрясается, воздух вибрирует от грохота, а трещины становятся просто огромными.

– Коул, стой!

Но он не слушает, а отступает назад и падает в пропасть.

Я резко просыпаюсь от собственного крика. Пытаясь отдышаться, перекатываюсь на четвереньки и сползаю на пол. Перед глазами расстилается темнота, а затылок пульсирует от обжигающей боли. И так каждое утро – тот же сон, тот же ужас в глазах Коула и та же нестерпимая боль от импланта, вживленного мне в череп.

Стараясь прогнать кошмар из своего сознания, я прижимаю ладони к глазам и раскачиваюсь на коленях взад-вперед под звуки колотящегося в груди сердца. Вот только на самом деле мое сердце не колотится, тело не раскачивается, а легкие не раздуваются от воздуха. У меня вообще нет легких. Я всего лишь частичка разума, запертая в теле, которое не способна контролировать. Не знаю, есть ли слово, описывающее то, кто я сейчас, но знаю, как называется мир, в котором застряла.

Симуляция. Виртуальная реальность.

Месяц назад я прижала искрящийся электрический кабель к разъему на затылке. Пыталась остановить Цзюнь Бэй, запустившую программу стирания воспоминаний, и думала, что этим убью нас обеих. В тот момент я попрощалась с Коулом, своим будущим, своей жизнью. А в итоге просто отдала Цзюнь Бэй контроль над телом и с тех пор торчу в симуляции лаборатории проекта «Заратустра».

Я поднимаюсь на дрожащие ноги. Сейчас я в помещении, где впервые увидела Цзюнь Бэй – комнате со стеклянной стеной, сквозь которую видно три остроконечные вершины горы. Вокруг царит полумрак, разгоняемый лишь тусклыми косыми лучами утреннего света, просачивающимися в окно. Кафельный пол усеян кусками искореженного металла и потрепанными проводами – обломками генкитов, которые я разбирала последние недели. Снаружи виднеются темные горы, покрытые лесом и укутанные густым белым туманом, а вдалеке кружат черные точки – это голуби пронзают редкие облака.

Дождавшись, пока боль в голове слегка стихнет, я пробираюсь к лабораторному столу, который растянулся вдоль стены в другом конце комнаты, и упираюсь в него руками. Гладкая столешница холодит ладони, но ощущения, которые я испытываю, лишь иллюзия – импульсы, посылаемые в мой мозг от импланта в основании черепа. Все симуляции VR работают примерно так. Не все из них воспринимаются как реальность, но если вы прижмете ладони к виртуальной поверхности, то почувствуете ее. И в этом нет ничего странного. Так что каждая часть этой лаборатории кажется настоящей – каждая дверь, каждое дерево и каждый камешек закодированы с идеальной точностью, включая запахи, вкус и восприятие. Это безупречная симуляция едва отличимая от реальности.

И из нее нет никакого выхода.

– Соберись, – бормочу я, когда грудь сжимается от боли.

Стараясь не думать о том, что не дышу по-настоящему, я заставляю себя закрыть глаза. Если не избавиться от этих мыслей, то начнется еще одна паническая атака. Я на ощупь тянусь к бутылке на столе, откручиваю крышку и подношу горлышко ко рту. Ледяная вода обжигает горло и успокаивает меня.

Может, это тело и трехмерная проекция, приближенная к моей внешности, но симуляция настолько хороша, что я чувствую голод, жажду и даже желание поспать, если слишком долго бодрствую. А еще чертовски сильную боль, если ушибу палец или порежусь обо что-то острое. Но не все виртуальные симуляции добавляют ощущения подобные голоду и боли, но Цзюнь Бэй, судя по всему, считала их важными.

Запрокинув голову, я осушаю бутылку до дна и делаю долгий, медленный вдох. В коридоре раздается эхо от босых ног, шлепающих по плитке. Через мгновение к нему добавляются приближающиеся, резкие, пронзительные голоса. Я напрягаюсь и поворачиваюсь к двери, в которую тут же врываются пятеро визжащих детей.

Это пятилетние Коул, Леобен, Анна, Зиана и Цзюнь Бэй. Их худенькие тельца прикрыты серыми спортивными костюмами с логотипами «Картакса», грудные клетки перебинтованы, а по коже вьются шрамы. Я обнаружила их в запертой спальне наверху, когда набралась смелости обыскать лабораторию, и с тех пор они стали моими хвостиками.