Земля – лишь ферма - Артем Мироненко Страница 3

– Я бы так не сказал, скорее наоборот. Это трудно объяснить, но, пересекая порог, я почувствовал себя в безопасности, ощутил какую-то душевную теплоту, заботу. Дом будто нашептывал: «Не бойся, тебе ничего не угрожает. Здесь ты под защитой. Здесь ты можешь расслабиться и отдохнуть с дороги. Положись на эти крепкие стены, доверься зову, и все будет хорошо. А теперь давай приляг, поспи». И я доверился.

– В смысле?

– Прилег. Мне же надо было где-нибудь переночевать, не так ли? – приподняв брови, поинтересовался я. Натали кивнула, заулыбалась и окинула меня несколько похотливым взглядом. – Вот я и завалился без задних ног на тот самый потертый диван. Правда, подремать толком так и не получилось. Неожиданно раздался громкий хлопок, заставивший меня раскрыть глаза, вскочить и рухнуть коленями на пол. В окне напротив я разглядел прислоненную к стеклу детскую ладошку, а вслед за ней появился и сам ребенок. Мышцы моего тела отреагировали незамедлительно. Некоторые из них затрепыхались, будто к ним незаметно подвели провода и врубили ток на полную катушку, а некоторые, наоборот, сковало, как при эпилептическом припадке. Сердце заколотилось с такой силой, что казалось, взорвется от перенапряжения…

– Спокойнее, Никита, спокойнее. Не волнуйтесь.

– На вид мальчугану было лет одиннадцать – двенадцать, не больше. Его глаза выражали сильную боль и горечь, а кожа имела неестественно бледный цвет, как у мертвецов. Только одним им весь этот кошмар не ограничивался. В обоих окнах зала стали появляться и другие люди. Мужчины, женщины, старики и дети. Они снова и снова тарабанили в окна, завывая хором: «Помоги нам! Помоги нам! Помоги нам!» Дрожь настолько сильно сковала ноги, что я с колен встать не мог, не то что бежать куда-то. Хотя следовало бы, да сломя голову. Но было уже поздно! Разбив стекла, они принялись залезать внутрь. И единственное, что мне оставалось в такой ситуации, – лишь схватиться за голову и орать. Орать что есть мочи. Орать до посинения. Орать в надежде, что кто-то прибежит ко мне на помощь. И я орал! Орал почти каждую ночь. Орал, пока не просыпался.

Улыбка с лица Натали исчезла уже давно, а в притягательных зеленых глазах прослеживался страх и сопереживание. Признаюсь, грешен, но мне страсть как захотелось пожалеть ее, прижать к себе. Чудом сдержался. Хотя, видимо, в ее планы понятие «сдерживаться» не входило. Подкравшись сбоку, она нежно обхватила мою голову и, притулив к животу, в полтона промолвила:

– Боже мой, какой ужас. Мне так жаль вас, Никита. Но ваша мужественность и терпение просто впечатляют. Мне бы и одной такой ночи хватило, чтобы потом с инфарктом в больнице оказаться. И как давно вам это снится?

– Еще с детства.

– Как с детства? – отпрянув от меня, удивилась докторша.

– Нет, ну не каждую ночь, конечно. Раньше такое случалось очень редко. А вот в последние месяцы чего-то зачастило.

– Не верю своим ушам. С таким мне сталкиваться еще не приходилось. Да это же…

– Понятно, то есть вы не сможете решить мою проблему, – перебив, пробурчал я.

– Что вы, я не о том. Пожалуйста, Никита, верьте мне. Я обещаю сделать все возможное и невозможное. Ведь за это вы мне и платите, не правда ли? Хотя лично вам я бы и бесплатно помогала. Меня интересует другое. Почему вы раньше не обращались за помощью к специалисту? И почему ваши родители бездействовали?

– Не знаю, по-моему, как-то не совсем нормально ходить и рассказывать о своих снах всем, кому не лень. А что касается родителей, то это для меня вообще больная тема. – Я глубоко вздохнул и опустил глаза. – Нет у меня родителей. Детдомовский я.

– Господи, простите. Я и подумать не могла, ведь у вас такая карьера… Вы знаменитость…

– Не парьтесь, Натали. Все нормально. Хотя насчет карьеры вы, конечно, погорячились. Откровенно говоря, я уже и сам не рад, что влез во всю эту клоунаду.

– Понимаю, вам нелегко, – кокетливо дефилируя к столу, проронила она.

Я пристально сопроводил докторшу взглядом, но, то ли к моему разочарованию, то ли успокоению, ее целью оказался лишь блокнот и ручка.

– Записывать-то зачем? – не сдержался я.

– Не обращайте внимания – это неотъемлемая часть моей работы. Чтобы выстроить наиболее верную картину, я обязана учесть все детали, которых немало. А без наглядного отображения на бумаге сделать это довольно затруднительно. Результат в лучшем случае получится так себе, а я профессионал и не приемлю…

– Хорошо, я понял.

– Никита, далее я попрошу вас относиться лояльно ко всем моим вопросам. Возможно, они покажутся вам некорректными, местами даже болезненными. – Она присела на самый краешек дивана. – Еще раз повторюсь: сейчас вам нечего опасаться и постарайтесь мне довериться. Помните, я лишь хочу вам помочь. Итак, вы готовы?

– Более чем.

– Во сколько лет вы попали в детдом?

– В одиннадцать.

– А что случилось с родителями?

– Не знаю, я их даже не помню.

– Странно. Вы пытались что-нибудь о них узнать? Как-то разыскать?

– Само собой. И справки всякие наводил, и даже частного детектива нанимал, но все насмарку. Все ниточки, которые можно было отследить, вели только к детдому и на нем же обрывались. А это полный тупик, ведь там, кроме имени, обо мне больше ничего не знали. Рассказывали лишь о том, как вместе с парой беспризорников, где-то на окраине Москвы, меня подобрал полицейский патруль. При обыске ничего существенного обнаружено не было, а помимо своего имени и возраста я ничего не помнил. Тогда-то я и очутился в детдоме. Фамилия, отчество, дата и место рождения – все придумывалось на месте. Вот такой вот, Наталья Владимировна, замкнутый круг вырисовывается.

Отвлекаясь только кивнуть или поддакнуть, докторша не переставая что-то записывала. Вначале ее милое личико слегка нахмурилось, затем до неузнаваемости скривилось и обрело серьезность, а под конец вообще стало каким-то слегка безумным, что ли, но вместе с тем и отрешенным. Видимо, физическая оболочка Натали покоилась здесь, в этой комнате, тогда как мысли и разум витали где-то за пределами человеческого понимания. Ее глаза потускнели. Они словно насквозь пронизывали все попадающееся в их поле зрения. Мне уже начало казаться, что из утробы ее тщедушного тельца на свободу вырвется нечто демоническое. Нечто совершенно неуправляемое и жаждущее моей крови. Но, слава богу, Натали – профессиональный психолог, а не организатор спиритических сеансов, поэтому опасаться было нечего.

Когда мои ответы себя исчерпали, она еще некоторое время, уставившись в блокнот, что-то усердно обмозговывала. До того момента, пока моему терпению не пришел конец и я не осмелился ее потревожить:

– Ну что? Получается?

Маневр сработал. Душа вновь обрела свое тело, возвращая мне прежнюю Натали. Построив глазки, она поправила челку, набрала полные легкие воздуха и, с силой выдохнув, спросила:

– Рассказывая сон, вы упомянули именно весеннюю ночь. Почему весеннюю? А не, допустим, летнюю или даже осеннюю?