Хмурь - Ирина Лазаренко Страница 29

Что вообще стряслось?

– Сбежали мы, вот что, – сквозь зубы выплевывает Птаха. – Нельзя мне больше в Полесье, я едва земледержца не пришибла. Он обиделся.

Теперь у нее и руки дрожат. Мы с Гномом переглядываемся. Туча и Псина ничего не понимают, но благоразумно молчат.

– Хрыч сказал, вы сгинули в Болотье, я хотела… ай, да словом, я подумала, земледержец про это не может не знать, прыгнула на Хмарь… в Хмурый мир, а там такая… погань…

– Земледержец знал, что мы здесь, – медленно проговаривает Гном, и каждое слово – как лопатой по башке.

Хотя чему удивляться? Ему очень нужны хмури, ведь мы – именно та сила, которая может нести его вперед долго и быстро, ведь молва раздула наши способности сверх всякой меры. И полесские жители, и владетели-обитатели других земель – они не знают, что мы на самом деле можем и чего не можем – они только видели, как мы умеем искать и убивать. Они не знают, что хмурей всего одиннадцать – думают, небось, что у Полесья нас целая рать, что эта рать готова заполонить каждый город или двинуться к граничным пределам…

Я всегда понимал, что мы – не столько инструмент, сколько оружие, созданное, чтобы сдерживать горячие головы и служить доводом в переговорах с владетелями других земель. Конечно, земледержец хочет больше этого оружия и доводов, а зависеть от обители – вовсе даже не хочет, да и скорость, с которой обитель нас растит, земледержцу едва ли нравится. Вот он и отдал пару хмурей самым умным умникам, энтайцам, чтоб те расковыряли да поглядели, чего у хмурей внутри и как можно делать таких же, но быстрее.

Только почему земледержец не побоялся, что деревяшки оставят это знание себе? Энтайцы не используют то, до чего дознаются, им достаточно просто понимать, как устроено то и это? Ну, положим, тогда понятно, почему они сами не делают тканей и стёкол, но неужели земледержец настолько мало дорожит нынешними хмурями, что спокойно отдал на растерзание двоих из одиннадцати?

– Не поняла я, что он знает и не знает, – ворчит Птаха, дергает поясок платья. – Я другое углядела.

Она умолкает, стискивает пальцы, потом снова начинает говорить и снова умолкает, прочищает горло и огорошивает:

– Я видела, что будет.

Мы молчим, боимся сбивать ее вопросами. Птаха опускает голову, трёт лоб, голос ее звучит глухо.

– На Хмарь… Хмурой стороне земледержец стоял на груде костей, ясно? А от нее натекали лужи крови. И руки у него в крови были, и она пахла прям как настоящая, а вокруг сталь звенела, и я знала, что это только будет, к тому всё придет, когда этот говнюк исполнит свои задумки. Хмурый мир мне показывал, что это зло, он требовал сразить его, а я – наконечник стрелы… Я и хотела, только…

Птаха говорит, всё громче, распаляясь, поднимает голову, вглядывается в наши с Гномом лица, и в предрассветной серости видно, как ярятся коты в ее глазах.

– Только меча при мне не было. Потому стража меня оттащила. Я нырнула глубже и сбежала, и скакала без продыху аж до обители, а там забрала Тень, и он меня приволок сюда.

Дракошка, все это время делавший вид, будто дремлет у ручья, дергает хвостом. Тускло переливаются чешуйки.

Я, как ни смешно, успокаиваюсь. Значит, земледержец и правда хочет соединять земли под собой, я всё правильно понимал, а значит – не такой уж я балбес и кое-чего стою, а значит – авось и не пропаду.

– И еще вот чего, – Птаха говорит быстро, словно боясь передумать, – там были цветные блескуны, в Хмуром мире. Кровь отливала красным, а кости – серым.

Так-так. А я думал, в испытарии мне лишь показалось, будто в Хмуром мире появились цветные искорки. Думал, это у меня в глазах рябит. Думал…

Выходит, Хмурая сторона меняется. Для всех, не только для меня. Она теперь видит и показывает больше, чем прежде. Больше, чем от нее ждут. Она сама стала решать, что на самом деле важно?

«Позволь узнать больше, – сказал я ей тогда. – Ты только показываешь, на чьих руках кровь. А я хочу знать, кто виноват в этом».

Я заставил Хмурую сторону думать? Не только видеть, но и осмысливать? И теперь она пошла еще дальше? А цветные искорки – это…

Да я с ума сошел, если хоть на миг представил, что одна моя фраза изменила целый Хмурый мир. Наверняка причина в чем-то ином, но… Но что нам теперь со всем этим делать? И, что важнее прямо в этот миг – куда нам со всем этим идти?

– Куда нам теперь идти? – эхом повторяет мои мысли Птаха.

Прекрасный вопрос. Я не знаю. В Полесье возвращаться нельзя, никого из нас, троих хмурей, там быть не должно.

У нас нет дома. Наставники нас прятать не будут, это опасно.

У нас нет родных людей, они или умерли, или продали нас назидаторам.

У нас нет друзей кроме тех, кто вырос вместе с нами в обители и теперь так же столкнется со странностями Хмурого мира. Может быть, у Гнома и Птахи их больше, не знаю, а мой единственный друг – здесь, в той же заднице, что и я. Ну ладно, полтора друга, считая Птаху.

В голове все мешается. Я зверски устал. У меня страшно болят плечи, ребра, ноги, пальцы. После того, как я посидел спокойно на этой полянке, тело словно закостенело, теперь каждое движение отдается вспышкой в глазах. Я зол на Гнома, который в испытарии просто торчал в одной камере вместе с Тучей и прекрасно себя чувствовал – и я зол на себя из-за того, что завидую ему.

Я хочу завернуться в кокон и заращивать раны. Я не должен был попасть в Энтаю. Меня ждали в прибрежном Подкамне.

Гном смотрит на меня. Птаха смотрит на меня. Все смотрят на меня. Замечательно. Всегда хотел оказаться во главе толпы-не-знающей-что-делать.

Развожу руками. Птаха мрачнеет, Гном задумчив. Можно подумать, они всерьез считали, что у меня есть ответы. Туча жмется к Гному и смотрит так, будто… ну, будто она точно знает, что он всё устроит и решит, и, вообще, она совсем спокойна.

– Не понимаю, о чем тут размышлять, – подает голос Псина, – раз в Полесье нельзя, то нужно идти в Подкамень. Вдобавок он ближе.

– Не пойду я ни в какой Подкамень! – перебиваю я. – В Полесье нужно, в обитель!

Остальные молчат. Псина отчего-то встревожен, словно ему есть дело, сгину я в дороге или нет. Гном смущен, и я почти вижу, как он подыскивает доводы, чтобы не отправляться в обитель. Туча смотрит на Гнома с тревогой, а Птаха сердито глядит на меня.

– Мне нужно в Полесье, – повторяю я вслух. – В обитель. Рассказать всё наставникам.

– Рехнулся безвозвратно, – с неудовольствием говорит Птаха, – так и знала.

– Это невыполнимо, – подает наконец голос Гном, – да и ни к чему. Мы не знаем, благодаря каким событиям оказались в Энтае, и как принимают хмурей на полесских землях после того, как Пташка… Так что из обители тебя, полагаю, тут же выставят. Чтобы беду не накликал.

– Мне нужно в Полесье, – повторяю с нажимом. – И я поеду в Полесье. Наставники должны узнать про энтайцев, другие хмури – тоже, все должны узнать про них, их лес должен сгореть ко мраковой матери! Я хочу, чтобы он сгорел, чтобы его пепел обосрали скальные гроблины, а потом опять сожгли, ясно?! И если наставники попробуют меня выставить – их я тоже сожгу!