Остров сокровищ - Елена Ворон Страница 29

«Самозванцы» напрасно тревожились: мистер Смоллет не погнал их из экипажа. Он лишь поговорил о чем-то с Сильвером с глазу на глаз; бывший навигатор казался сильно удручен этим разговором. А затем все космолетчики и RF-навигация вылетели у меня из головы, потому что на площадку перед «Адмиралом Бенбоу» опустился знакомый глайдер, из кабины выскочил пилот и открыл дверцу перед Лайной.

Сегодня моя любимая была не Лайной — она была королевой Кэролайн. В распахнутой шубке поверх длинного платья, в жемчугах, с высокой прической, она с королевским достоинством ступила на землю и повернулась к «Адмиралу Бенбоу». Придирчиво оглядела его шпили и башенки (куда нашему скромному «Адмиралу» до дворца Трелони!) и величаво двинулась вверх по лестнице, где стоял я. Выбежал ей навстречу, да и замер у двери — и стоял как чурбан, не зная, что сказать или сделать: такая она была красивая, богатая, чужая.

Я любил Лайну. Любил сине-зеленые глаза, темные локоны, хрупкие плечи, тонкие руки. Но сейчас от ее гордой осанки, надменно вздернутого подбородка, повелительного взгляда сделалось неуютно. Кэролайн — королева «Жемчужной Лагуны». А я кто?

— Здравствуй, — тихо сказала она, остановившись ступенькой ниже. — Джим, я хотела попрощаться…

И вдруг с нее слетело все королевское достоинство: моя любимая жалко заморгала, на ресницах блеснули слезинки, а чужое, сильно повзрослевшее лицо внезапно сделалось несчастным и родным.

— Джим, — вскинув руки, Лайна обняла меня и горестно шепнула: — Я не хочу, чтоб ты улетал.

— Я вернусь.

— А если… — она запнулась, — если нет?

Я погладил ее по волосам, стараясь не помять прическу.

— Джим, — отстранившись, Лайна заглянула мне в лицо, — я буду очень ждать.

— Я вернусь, — повторил я, хотя моя уверенность внезапно пошатнулась. Куда меня несет? Со сквайром Трелони, с авантюристом Томом, с risky fellows, от которых надо держаться подальше… — Обязательно.

— Я буду ждать, — повторила моя любимая.

Мы не пошли в гостиницу, а спустились вниз.

— Пройдемся немного, — сказал я пилоту; он кивнул и направился в бар.

Лайна улыбнулась.

— Мама платит Майку, чтобы глаз с меня не спускал, — сообщила она доверительно, — а я приплачиваю, чтобы оставил в покое.

Я повел ее по тропе в лес, прочь от холодного ветра с моря. Ветер шевелил облетевшие ветви, покачивал плетеные зеркала паутинников, звенел канатцами, на которых крепились зеркала. Сами паутинники съежились, свернув серебряные нити в тугие клубки. С виду — мирные, безобидные шарики. Вот только подойди ближе. Метнутся вниз, исхлещут нитями так, что белый свет покажется не мил. Лайна посматривала на них с опаской. Смешная. Неужто я поведу ее там, где достанут ядовитые твари?

Мы прошли сквозь широкую полосу ивушей и добрались до края луга. Жесткая, устоявшая в ночные заморозки луговая трава зеленела, упрямо цепляясь за жизнь, а рыжие метелки плач-травы вокруг могильной плиты полегли. Я смахнул палые листья с плиты, вымел влажный сор из выбитых в камне букв: Рудольф Хокинс. До свидания, отец…

Лайна стояла притихшая, зябко куталась в свою расстегнутую шубку. Мэй-дэй! Шубка-то — бутафорская, застежек и в помине нет.

— Замерзла? — Я привлек Лайну к себе.

— Немного, — она уткнулась лицом мне в грудь, забралась ладошками в карманы куртки. — Так теплее.

Я поцеловал ее поднятые наверх, хитроумно сколотые волосы. Холодные. Пахнущие новыми духами. И все равно родные, любимые.

Невдалеке тревожно взвизгнул воронок. Крошечная птаха далеко видит, отлично слышит. Я заозирался. Рысюк? Медведка? Человек?

Луг был пуст, а лес прозрачен, среди голых стволов ивушей и кленовиц редко стояли темно-зеленые ели-ели. Незамеченным не подкрадешься; однако бдительный воронок опять взвизгнул. На всякий случай я достал станнер. Лайна испугалась.

— Что такое?

— Не знаю.

Я напряженно вслушивался, всматривался — тщетно. Лес будто вымер. Можно подумать, воронок заскучал и подает голос от нечего делать.

— Смотри! — вскрикнула Лайна.

Я обернулся, готовый стрелять. Ох. Птица! Она сидела на ветке метрах в трех над землей, поглядывала на нас с Лайной черными бусинами глаз. Хвост смешно топорщится, маховые перья короткие, еще не отросли. Это чудом уцелевший сеголеток — совсем молодой, но уже сверкающий, будто сгусток драгоценных камней.

— Настоящая Птица, — изумленно прошептала моя любимая. — Джим, позови ее.

Я посвистел. В ответ раздался новый крик воронка, а Птица быстро кивнула, тряхнув малиновым хохолком.

— Еще позови, — попросила Лайна. — Пускай слетит ниже.

Снова посвистел. Птица приподнялась, переминаясь на ветке, словно приплясывая. Лайна протянула к ней руку:

— Лети сюда. Лети!

Зашелся в крике невидимый воронок, а Птица развернула переливчатые крылья и спрыгнула на пару веток вниз.

— Лети ко мне, — уговаривала ее Лайна. — Ну? Давай!

Да что же воронок так расшумелся? Я снова обвел взглядом застывший, прозрачный, продуваемый студеным ветром лес. Никого.

А если это галлюцинация? Я не вижу ни души — а вокруг…

— Ложись! — крикнул я и толкнул Лайну, опрокинув наземь.

Крутанулся вокруг своей оси, полосуя пространство над землей долгим выстрелом станнера. Почудилось: станнер отказал, ведь не упал ни один враг, ничто не мелькнуло за стволами деревьев. Вздор. Отцовский станнер не подведет, хоть выстрелов не видно и не слышно.

С пронзительным криком взвилась с ветки Птица — и ринулась ко мне, будто атакующий ястребец, бросилась в лицо, норовя разодрать когтями или клюнуть в глаз. Проклятье! Отбиваясь, я услыхал вопль Лайны. Даванул кнопку станнера. Птица безжизненно шлепнулась к ногам. Я кинулся к Лайне. Моя любимая пыталась подняться, неловко упиралась руками в землю; бледная, с дрожащими губами.

— Джим… — пролепетала она. — Что случилось?

— Как ты?

Ухватившись за меня, она встала.

— Птица… — прошептала Лайна, глядя перепуганными глазами. — Она была бешеная?

— Вряд ли.