Эра Броуна - Леонид Смирнов Страница 29

На торжественный ужин в «кают-компании» Петер пойти отказался, сославшись на головную боль. Он пораньше лег спать, забаррикадировав подходы к своей раскладушке ящиками с не надписанным, не распечатанным и потому таинственным содержимым. С раннего утра решил уйти на «охоту» – участвовать во всем этом балагане он не собирался.

…Фон Рег шел по тропе в совершеннейшей темноте. Фонарика у него почему-то не было. Он крался за кем-то, одновременно сам ощущая на затылке чей-то настойчивый взгляд. Это было даже интересно. Потом лес расступился, на небе воссияла полная Луна, и на освещенной ею поляне Петер увидел множество неподвижно лежащих в живописном беспорядке людей, коров, собак. йети, медведей, кошек, обезьян, койотов…

– Дурак ты, Рег, – произнес вдруг в самое ухо кто-то грубым, но вообще-то довольно доброжелательным голосом. Петер вздрогнул от неожиданности. – Все вы дураки… Диалектики не понимаете. – И голос сделал многозначительную паузу.

– Объясни, – потребовал фон Рег.

Невидимый собеседник рассмеялся презрительно, а потом все же бросил Петеру как подачку:

– Мир-то един. – И замолк окончательно.

А потом раздался тоскливый, душу выматывающий вой, и тела на поляне начали шевелиться. Что-то было не так…

Фон Рег проснулся и понял: совсем рядом действительно кто-то воет. Этот жуткий звук оборвался через несколько секунд. Петер, вставая, неловко задел один из ящиков, тот покачнулся и с жутким грохотом упал, окончательно разбудив его.

– Кто там? – тихо спросил он, потом громче: – Кто мне спать не дает?! – Хотя аналогичную претензию с полным правом могли предъявить и ему самому. Был третий час ночи.

– А я думал, это ты втихаря набрался, пока мы, как дураки, слушали в «кают-компании» здравицы в честь доблестного ЮНЕСКО, – из темноты подал голос Джим Трентон, помощник Зиновьева. Он тоже оказался одним из «лишних» людей.

– Значит, это Рудольф – больше некому, – констатировал фон Рег и почувствовал злорадство.

Трентон сумел нащупать выключатель и зажег в подвале свет. Поиски Зиновьева оказались недолгими. Начальник отдела по изучению гоминидов лежал на спине между двух штабелей ящиков. Глаза у него были открыты, даже выпучены, они обрели какую-то жуткую белесость и потому показались Петеру безумными. Лицо Рудольфа покрывали крупные капли пота. Он редко и слабо дышал.

– Эй! – Трентон дотронулся до его плеча. – Ты чего?! Спишь?!

Зиновьев не ответил. Похоже, он был без сознания. К тому же фон Рег разглядел у него на лбу седую прядь. Голову мог дать на отсечение: вчера ее не было.

…Когда станционный врач не без труда привел Рудольфа в чувство, тот с подозрением посмотрел на склонившихся над ним людей.

– Это… что… шутка? – наконец едва различимо произнес он.

– Ты о чем, Руди? – удивился Трентон. – Тебе было нехорошо. Ты даже из тела ненадолго удирал.

Он имел в виду потерю сознания, но почему-то именно эта фраза жутко перепугала неколебимого скептика Зиновьева, который в последние годы, похоже, стал превращаться в завзятого циника. Рудольф вдруг побледнел – его бросило в этакую даже зеленоватость, – закатил глаза и попытался куда-то отползти, но в результате только спихнул с койки на пол подушку.

– Ну и чего вы на сей раз испугались? – сухо осведомился врач. Он чрезвычайно ценил свой сон и поминутно поглядывал на часы, откровенно демонстрируя нетерпение.

– Я… Я… – Язык не подчинялся Рудольфу. – Я был в нем… – И затрясся.

– Думаю, укол успокаивающего ему просто необходим, – с оттенком торжества произнес доктор. – Нельзя всю жизнь играться в бирюльки, ловить снежных людей и в конце концов не свихнуться. – И эффектным жестом вонзил шприц в руку больного. Зиновьев почти сразу обмяк, задышал ровнее.

– И вы, конечно, вкололи ему слоновью дозу, – констатировал Трентон.

– Именно так, – с вызовом ответил доктор. – А теперь я пойду и попытаюсь уснуть. Чего и вам рекомендую, господа.

40

Корреспондент журнала «ГЕО» сообщает из Берлина: «Директор Берлинского зоопарка доктор Мозель наконец-то провел неоднократно откладывавшуюся пресс-конференцию. Выглядел он неважно: ввалившиеся глаза, почерневшее от бессонных ночей лицо.

Вступительная речь профессора была довольно сумбурной, но ее главная мысль сводилась к следующему: в животном мире Земли происходит глобальная катастрофа. Она в равной мере затронула и дикую природу, и заповедники, и зоопарки, и скотофермы, и наших домашних любимцев. Животные словно взбесились – вернее, это происходит с ними попеременно или даже некими волнами (переносясь от вида к виду). Хищники вдруг начинают ластиться к людям и даже пытаются есть траву, травоядные, напротив, начинают охотиться и с большим вредом для здоровья пробуют питаться мясом. Были отмечены и случаи их нападения на людей. Высокоразвитые звери ни с того ни с сего утрачивают сложные инстинкты и зачатки разума, скатываясь по эволюционной лестнице на несколько ступенек. Менее развитые, наоборот, вдруг существенно умнеют, даже не всегда обладая необходимой для этого биологической базой. Ну а некоторые высшие обезьяны и собаки (быть может, мы просто не знаем всех случаев) порой выказывают поистине человеческие способности. Причины подобного развития событий по-прежнему остаются неясными, и биологи всего мира пока что впустую ломают головы, проводя тысячи наблюдений и экспериментов.

Затем доктор Мозель категорически отказался отвечать на вопросы журналистов, а их было запасено великое множество, и лишь под яростным натиском прессы все же соизволил (после множества оговорок) высказать собственную «совершенно сырую и наверняка крайне спорную» гипотезу. Она, к сожалению, объясняет не причину происходящих процессов, а лишь их механизм.

Если считать количество разума у животных Земли константой, то в совершающемся ныне его «размазывании» одновременно сосуществуют две равносильные, но противоположные по знаку тенденции: утери и обретения разумности. Сумма же всегда остается величиной постоянной.

Не исключено, аналогичную ситуацию можно ожидать и в мире людей. Не дай бог, конечно».

41

ХАБАД (4)

В принципе он мог сейчас говорить о чем угодно. Строенная мощь стояла за спиной и вбивала в мозги зрителей вовсе не эти его слова. Но все же Хабад решил не рисковать: обращение к народу должно выглядеть вполне обычным, чтобы враги ничего не заподозрили, к тому же и в самых привычных речах, как он считал, содержится некая сила, если звучат они из уст Вождя.

Значит, для янки и ооновских политиканов все будет выглядеть обычным пропагандистским трюком африканского диктатора, пытающегося спасти лицо перед своими подданными… А если они сами посмотрят запись? – Генерал не смог сдержать нервного смеха. Ширази с тревогой поглядел на него.

Телекамеры были установлены в кабинете Хабада. Он не хотел, чтоб Машину видел кто-нибудь посторонний. «Профессор» и верховный шаман стояли рядом с ней за ширмой, к которой прикреплена рельефная карта ТАР. Хабад прекрасно слышал шумное дыхание шамана. Наверное, телевизионщики, слыша такие звуки, думают, что там прячется целый взвод охраны…