Чисто научное убийство - Павел Амнуэль Страница 29

— Мы проверяли и это, — терпеливо сказал Роман. — Убийца мог бы растворить клинок в кислоте, есть сейчас такие препараты, что и металл растворяют, но, Песах, в лаборатории не было ничего подобного, и тебе это известно не хуже, чем мне.

— Разумеется, — согласился я. — Убийство произошло не в химической лаборатории, а в физической. Помнишь, ты сказал о листке с доски объявлений, который спланировал на пол, когда Беркович с грохотом захлопнул дверь? Этот листок мне почему-то не давал покоя всю ночь. Утром я понял причину. Ассоциативное мышление порой дает не всегда ясные подсказки… Я отправился в университет и выяснил, чем занимались докторанты профессора Брандера. Собственно, мне уже тогда стало понятно — кто убил и как. Потому что из трех подозреваемых остался один. Но я еще не знал мотива. Извини, Роман, но тот мотив, который назвал мне ты, чисто психологически не соответствовал личности этого человека. Он мог ненавидеть Грубермана и даже желать его смерти, но никогда не решился бы убить. Кто-то должен был подтолкнуть его, подвести к идее, возможно, даже обсудить — теоретически, конечно! — все детали, а потом отойти в сторону и наблюдать. А то и вовсе уехать на неделю-другую, чтобы дать событиям развиться… Что, профессор?

Во время моего монолога выражение лица физика становилось все более мрачным. Я сделил за Брандером краем глаза и обратился к нему, когда понял, что он уже не будет сопротивляться.

— Рассуждения, — сказал он, — и не более того. Когда комиссар позвонил мне, я, естественно, понял, что произошло. Но ваши инсинуации в мой адрес…

— Нет, профессор, это не инсинуации, — подал голос Роман, что явилось для меня полной неожиданностью. — Но к вам мы еще вернемся. Пусть Песах закончит рассказ.

Неожиданная поддержка со стороны Романа сбила меня, и прошла минута, прежде чем я опять собрался с мыслями. Брандер отрешенно смотрел в потолок, а Бутлер, полузакрыв глаза, делал вид, что дремлет.

— Ассоциация, — сказал я. — Листок с доски объявлений — другие листки с этой доски — объявления о семинарах — работы физиков — возможность использования этих исследований для… Профессор поправит меня, если я скажу какую-нибудь физическую глупость. Третий год он занимается возможностью… э-э… структурирования ферромагнетиков в магнитном поле. Я не очень соврал, профессор? Ваш коллега, профессор Хавкин, рассказал мне об этих… э-э… ферромагнетиках, сделав скидку на мою бездарность в области физики. И я, представьте себе, понял. Для незнающих из полиции объясняю: речь идет о том, чтобы создать специфический металлический порошок. Если такой порошок поместить в мощное магнитное поле, он мгновенно как бы схватывается и принимает ту форму, которую придает ему конфигурация поля. Правда, держится такая конструкция недолго. В первых опытах, кажется, даже секунды не проходило, и все рассыпалось. Верно, профессор? Я просто цитирую ваш прошлогодний доклад…

Брандер молчал, глядя в потолок.

— Представь, — обратился я к Роману, потому что убеждать профессора в том, что он и так прекрасно знал, не было смысла, — представь, что ты создаешь магнитное поле, имеющее, скажем, форму яйца. Помещаешь в это поле ферромагнитный порошок. Частички металла мгновенно притягиваются друг к другу, и перед тобой вместо горки порошка возникает металлическое яичко, которое ты можешь потрогать и даже, отключив поле, вытащить из установки. Правда, яйцо тут же рассыпается в твоих руках, но… Это год назад оно рассыпалось, когда профессор делал свой доклад на университетском семинаре.

А потом он взял четырех очень способных докторантов, и дело пошло. Кто-то из них сумел изменить состав порошка так, что предмет, слепленный в магнитном поле, стал рассыпаться не через секунду, а через три… Потом — через десять… двадцать… Кто-то второй сумел создать такую конфигурацию поля, которая лепила бы достаточно сложные металлические фигуры. А третий или четвертый, возможно, конструировали детали установки… И тогда профессору стало жаль делить открытие на пятерых. Впрочем, думаю, что не все и претендовали. Но на двоих пришлось бы делить наверняка. Это ведь именно Груберман сделал то, чего вам, профессор, самому сделать не удалось?

— Чушь, — сказал Брандер, не отрывая взгляда от темного пятнышка на потолке. — Не вижу логики.

— Почему? — удивился я. — Логика прямая. Груберман делает открытие, Флешман его подтверждает. Ведь именно эти двое занимались в вашей лаборатории экспериментом. Беркович и Шуваль — теоретики, им отводилась роль интерпретаторов. Но… характер Грубермана известен всем. Возможно, Груберман решил, что его научный руководитель — бездарь, и все лавры должны принадлежать ему. Он мог тебя и шантажировать — с него станется. И ты впервые подумал о том, что Грубермана нужно убрать. Не выгнать — это не было решением проблемы, с Груберманом так просто не справиться, по судам затаскает, ославит на весь мир, добьется восстановления… Его нужно было убрать физически. И, естественно, не своими руками. Вы знали, что в лаборатории все Грубермана терпеть не могут. Но только один ваш докторант имел возможность… и был слаб характером… Сам он не решился бы никогда, но если каждый день говорить о гадостях, творимых Груберманом, убеждать, что нет никакой опасности, потому что полиция никогда не догадается… А потом, уезжая на конференцию, прямо сказать, что Груберман — негодяй, соблазнивший не только невесту Шуваля, но и его, Флешмана, любимую девушку…

— Не было у Флешмана любимой девушки, — сказал профессор, — я попрежнему не вижу логики.

— Значит, было что-то другое, — я не стал спорить. — Так вот, вы уехали, доведя Флешмана до кондиции, и он, будучи человеком, хоть и поддающимся влиянию, но талантливым, рассчитал поле нужной конфигурации и в нужный момент слепил в установке стилет из ферромагнитного порошка. Орудие, которое просуществовало меньше минуты. Но этого времени оказалось достаточно, чтобы подойти к Груберману, вонзить острие ему в спину, вернуться на место и бросить нож в одну из кювет, стоявших на столе. Через пару секунд вместо стилета лежала горка металлического порошка, к которому вызванные Берковичем полицейские не проявили никакого интереса. Они не порошок искали, а нож… А потом еще Шуваль влез со своим признанием. Он-то понял, что произошло, да и Беркович потом, надо думать, разобрался. Шуваль уже бывал в шкуре Флешмана и бранил себя за то, что не решился даже дать Груберману в зубы. Флешман молод, талантлив, у него все впереди, а у него, Шуваля уже и невесты нет, и годы не те… В общем, сыграл в благородство, о чем, возможно, уже жалеет. А вам, профессор, сам комиссар сообщил по телефону, что план ваш полностью удался. И что полиция вас не подозревает.

— Что ж, — сказал Брандер, — логику я теперь понял. У историков богатое воображение.

— Но вы не можете отрицать, что тема «магнитострикция и так далее» означает именно то, что я сказал.

— Безусловно. Это хорошее исследование, у которого большое будущее. Я должен был доложить в Штатах о результате эксперимента, и, если бы не ваш звонок…

— Кстати, — сказал я, — у доклада был единственный автор — вы.

— Потому что это моя работа, — холодно заявил профессор, — помощь докторантов велика, но это еще не основание для… Впрочем, мы ведь говорим не о науке, а о Грубермане, которого, по вашему мнению, Песах, убил Флешман.