Зима 1237 - Даниил Калинин Страница 29

Мне показалось, что Ждан говорит правду, и я, наконец, отвел саблю от его горла, позволив броднику встать. Ждан действительно поднялся на ноги, распрямившись неспешно, с достоинством расправив плечи. Посмотрев мне прямо в глаза, он продолжил ответствовать:

– На Русь я отправился один. Я ведь бывал и в Чернигове, и в Рязани, и в Пронске с купеческими ладьями, в охрану нанимался. У меня здесь и знакомцы есть добрые, и друзья… Верите или нет, но я чувствую, что Русь – это моя родная земля, такая же, как и Дон. Ведь именно отсюда пришли мои предки, здесь живут мои сородичи, единоверцы… И я не желаю зла родной земле, не желаю служить поганым монголам-клятвопреступникам, в их рати супротив своих же идти! А ежели суждено Руси пасть под татарскими саблями, так я хочу разделить ее участь, защищая ее. На Дону у меня нет семьи, татарам некому будет мстить, а ведь многие семейные бродники пошли бы со мной, коли не опасались бы за близких… Мне же терять нечего и не за кого бояться. Так что, дружинные, возьмете меня с собой, в Пронск?

Я замер, по-хорошему пораженный жарким, искренним признанием бродника, не имея, впрочем, права разрешить ему с нами пойти или же, наоборот, запретить. А Кречет просто не успел ответить – к нему обратился Микула, только что вышедший из соседней полуземлянки:

– Стрелу еле вытащили, Лад много крови потерял, сейчас спит. Рану прижгли, но ему теперь долгий уход нужен. Скажи, Ждан, татей здесь сколько было? Может, в лесу еще кто остался?

Бродник отрицательно покачал головой:

– Нет, они если уходили на дорогу разбоем промышлять, то всем скопом. А после того как я двоих упокоил, оставалось полтора десятка. Они ведь и до того потери несли на деле лихом. Так что, коли от вас в сече никто не ушел, то, знать, всех вы живота лишили.

После недолгой паузы Кречет огласил свое решение:

– Захар останется с Ладом… А Ждан пойдет с нами.

Я облегченно выдохнул, с радостью приняв тот факт, что бродник присоединяется к отряду. Жаль, конечно, расставаться с Захаром, немногословный парень мне понравился, можно сказать даже, что мы с ним сдружились в дороге. А с другой стороны, не разлучать же братьев? Оставлять же Завида и Мала на стойбище вдвоем – значит ослабить сторожу еще на одного ратника…

Между тем Кречет обратился к женщинам, уже немного пришедшим в себя и сейчас усевшихся особнячком у специально разведенного для них костра:

– Лошади у нас заводные есть, до ближайшей веси довезем. Но дальше взять не сможем, так как спешим в Пронск, и время очень дорого! Кто хочет отправиться с нами, после трапезы пусть собирается. Можете взять какое добро из запасов татей, нам не жалко, но много не тащите, верхом ведь поедем. А ежели кому с нами не по пути, есть два коня татей, можем отдать.

Чуть помявшись, дядька продолжил уже на полтона тише, словно немного стыдясь своих слов:

– И еще есть просьба от меня… Один из наших ратников был в бою ранен, ему уход нужен и помощь. Мы оставим с ним дружинника – вы уже сами слышали, – но женская рука моим ребятам бы пригодилась. А того, кто поможет им, ратники после доставят уже до самого дома… Ну так что, есть желающие остаться, помочь Захару и Ладу?

Женщины, настороженно смотрящие в сторону головы, пока тот говорил, переглянулись и быстро обмолвились парой фраз, после чего ответила самая старшая из них:

– Всеми останемся, покуда ратника, кровь за нас пролившего, не выходим.

Кречет благодарно кивнул:

– Пусть так. Спасибо вам!

…Меньше чем через час мы уже были на дороге, оставив позади трупы разбойников, коих «похоронят» теперь лесные хищники, стойбище татей с нашими соратниками и освобожденных женщин. И чуется мне, что молодые девки остались не только из чувства благодарности – обесчещенных, дома их никто ведь замуж не возьмет, ясное дело! Даже с богатым приданым, из схрона разбойного прихваченным, разве что совсем уж падкие на богатство, да с таким будет ли счастливая жизнь?! Вряд ли. Ну а покуда они рядом с ребятами молодыми, кровью горячими, глядишь, может, и понравиться сумеют, помогая всем чем можно, а уж там дело-то молодое…

Хотя, с другой стороны, после всего пережитого девкам ведь в сторону мужиков и смотреть, небось, противно? А может, это именно старшие бабы их и подговорили остаться, желая подругам по несчастью хоть как-то помочь устроить личную жизнь, если сумеют те со временем оттаять душой и сердцем…

Тяжелая тема, страшная. Насилие мужиков над женщинами – это низость, и подлость, и мерзость, и… Не знаю, как это еще назвать. Но слышал, что на Руси раньше для насильников была особая казнь, когда в задний проход вставляют палку с крюками, проворачивают, наматывая кишки на крючья, а потом вырывают… Справедливая, как по мне, казнь! Благо, что Микула убил последнего татя: после всего зла, этой нелюдью совершенного, землю топтать твари было бы совсем нехорошо…

С тяжелых дум я переключился, мимоходом бросив взгляд на поравнявшегося со мной Ждана. Последний, очевидно, специально меня догнав, заговорщицки мне подмигнул, после чего с располагающей улыбкой спросил:

– Лихой ты молодец, Егорка! Как хитро меня на землю свалил. Откуда ж такая ухватка?

Заслышав вопрос бродника, ко мне обернулся Кречет и довольно остро так, пытливо посмотрел. Но ответить я не успел, ибо тут же раздался гулкий бас Микулы:

– Это еще что, наземь повалил! Ты бы видел, как Егор на шестерых разбойников разом налетел с тыла, одного сулицей свалил да троих порубал! Да если бы не он, еще неизвестно, сдюжили бы мы вовсе с татями или нет!

Дядька отвернулся, кажется, чуть рассерженно – видать, напоминание о моем подвиге и одновременно об ослушании его задело, и он отвлекся от темы использованного мной приема. А вот во взгляде Ждана промелькнуло теперь искреннее уважение пополам с легкой ревностью. Покачав головой, он только и произнес:

– Силен!

После чего поддал пятками в бока Ворона да выехал чуть вперед. А я, глядя в спину бродника, задумался о непростой судьбе русичей, во времена половецкого нашествия оказавшихся отрезанными от родины на Дону…

Какое-то время бродники действительно выживали в пойменных лесах и плавнях могучей реки, в буквальном смысле слова прячась от любящих налететь изгоном половцев. Но когда численность мужского населения бродников более-менее восстановилась, они научились уже и сдачи давать, переняв тактику и вооружение степняков. К тому же русичи Тмутаракани, после того как Олег Святославич отдал княжество ромеям в 1094 году, действительно оставили окрестности города под натиском касогов и усилили бродников. В их же ряды вступила и часть разбитых и рассеянных половцами торков и печенегов… А затем подпитка пошла уже с Руси в виде беглых холопов и татей, спасающихся от справедливого возмездия, должников, коих ожидало преследование, и тех, кто потерял все в княжеских усобицах. Все они находили на Дону надежное укрытие! Как и будут его находить такие же беглецы пять веков спустя…

В какой-то момент бродники усилились настолько, что стали уже довольно грозной силой, способной не только тягаться с половцами, но и продавать мечи в наем. Но это уже были новые бродники, ушедшие на Днепр и на Днестр, где пролегали более оживленные торговые маршруты в Царьград, к ромеям и в Болгарию. Там они жили отдельными, независимыми отрядами, этакой запорожской вольницей с собственными воеводами во главе! Контролируя волоки, переправы, броды и сражаясь за тех, кто больше заплатит. И кстати, упоминание о запорожской вольнице ведь вполне уместно: по сути, бродники основали свои поселения там же, где несколько веков спустя образуются два первых, самых ранних центра казачества – Донского и Запорожского.