Иерусалим правит - Майкл Муркок Страница 29

Я видел новую Византию. Я видел, как она поднималась над морем — там, где сходятся все народы земли. Я видел, как разрывали на куски ее мертвое тело, как ее зловоние разносил грязный ветер с Востока, как падала во прах ее слава, как забывались ее победы, как искажался ее смысл. Она должна была стать столицей христианского мира, вместилищем мудрости. Ее труды принесли бы свет всей планете. Власть Голливуда могла преобразить земной шар. Я должен был стать одним из самых влиятельных архитекторов будущего. Но не думаю, что судьба предназначила мне много счастья. Вскоре в мою жизнь снова вторглись нежелательные осложнения. Какие отвратительные мелкие умы, какие ничтожные стремления, какие низменные цели у большинства людей! Как они ненавидят тех, кто готов рисковать, готов встретить опасность и добиться награды! Какое разочарование я испытал, обнаружив, что даже те люди, которых я ценил и которым доверял, не только не могли разделить мои мечты и человеколюбивые взгляды, но и просто боялись их! К октябрю 1925‑го я стал в Голливуде солидной, уважаемой персоной. У меня было все, чем восхищались в этом месте. Внешность, успех, мозги, воображение и роли в больших фильмах. После моего успешного выступления в «Ковбое в маске» появились еще четыре сериала: «Возвращение ковбоя в маске», «Закон ковбоя», «Справедливость ковбоя» и «Ковбой в маске в дьявольской гонке». Прокатчики так накинулись на них, что на «Делюкс» мне предложили роль капитана Джека Кэссиди — аса из асов — в их пятнадцатисерийном фильме «Ас среди асов» (с Глорией Корниш!), потом в «Небесных ястребах» и в «Небесных наездниках». К тому времени на рекламных листовках появилось имя, под которым я прославился. В Голливуде и во всем мире меня знали как «Аса» Питерса, Небесного Ястреба. На студии очень много внимания уделяли моей карьере военного летчика и моим новаторским полетам, но считали неразумным упоминать о том, что почти все эти события происходили у меня на родине, в России. Я обрел популярность в роли летчика-аса, но Таинственный Линчеватель, ставший шерифом молодой ковбой по имени Текс Риардон, — вот кого требовала публика. За несколько недель я появился в «Ковбое одинокой звезды», в «Сражающемся ковбое» и в «Друге ковбоя». Я не опечалился даже тогда, когда однажды в понедельник утром, появившись на Гауэр-Галч, чтобы начать работу над «Песней ковбоя», обнаружил, что большая часть студии демонтирована, офисная мебель вывезена, а никаких признаков руководства нет. Оказалось, мы только на несколько минут опередили заместителя шерифа. При помощи режиссера я смог собрать и спрятать множество коробок с пленками — в большинстве этих фильмов я играл главные роли. Пленки тайком перетащили ко мне в автомобиль, а потом — и домой. Тогда я не особенно расстроился. Я уже собирался покинуть «Делюкс» и подыскать студию получше. Став юным Тексом Риардоном, поклявшимся утвердить правосудие на Западе, я добился огромного морального и художественного успеха, несмотря на то что большую часть времени половину моего лица прикрывал цветной платок. Колоссальная популярность ковбоя в маске (его история была основана на приключенческих текстах Эрла Г. Стэффорда в «Олл стар уикли» и «Манси мэгезин» ^[153]) сделала меня героем, которого нередко приглашали на открытия родео; я чаще всего отклонял приглашения, потому что на студии мой акцент считали недостаточно западным. Теперь я работал сразу в трех направлениях: на «Метро-Голдвин-Майер» я был художником по декорациям, у Голдфиша — сценаристом, а публика меня знала как актера! И все же голливудские магнаты проявляли так мало интереса даже друг к другу, не говоря обо всех прочих, что ни один из них не смог разгадать правду! Многие женщины считали мою внешность романтичной; они утверждали, что я более изысканный Валентино. Некоторые готовы были бороться за мою благосклонность.

Как обычно, женщины привели меня к падению, но теперь, вероятно, мне следует поблагодарить их, даже Вивьен Прентисс, которая была, возможно, причиной всех недоразумений. Оглядываясь назад, я понимаю, что не пережил бы наступления звуковой эры — а ведь эту идею, по иронии судьбы, я сам чуть раньше в том же году предложил равнодушному Голдфишу. Этим деревенщинам любой иностранец казался евреем, и меня уже называли «Ков-жид в маске» и «Летающий жидяра» (были и куда более непристойные выражения). Так что никому не следует объяснять, как бы восприняли мой природный голос; возможно, в том числе по этой причине Голдфиш — лучше всего говоривший на идише — и проникся ко мне симпатией. Но я не мог изменить будущее. К концу 1925 года произошло несколько событий, решивших мою судьбу. Находка мумии Тутанхамона породила волну исторических фильмов, действие которых разворачивалось в Древнем Египте, но большинство подобных лент были просто средствами для показа сексуальных объектов и достоверность их вызывала сомнения. Я помню, как смотрел «Царицу Савскую» с Фрицем Лейбером и Бетти Блайт ^[154], которая, как предполагалось, станет новой Тедой Барой, и думал, как все это нелепо и плохо. Соломон Лейбера был чисто выбрит, а костюмы изобретены некомпетентным художником. На колоннах виднелись знаки, не имевшие никакого отношения к Египту, а скорее позаимствованные из норвежских и ирландских мифов! И все же эта вещь имела большой успех. Потом появилось множество так называемых фильмов о шейхах — после популярной оды Валентино, прославлявшей смешение рас (должно быть, причинившей невообразимый вред) ^[155]. Мы получили такие картины, как «К востоку от Суэца», «Пыль пустыни», «Ее любимый верблюд», «Королева пирамид», «Когда зовет пустыня», «Фейсал», «Шелк и песок», «Карстэйрс из Верблюжьего отряда», «Горящее золото», «Оазис страсти» ^[156] и еще пару сотен. Это были не только голливудские картины — «фильмы о шейхах» снимали повсюду. И все же не появилось хорошей ленты о временах фараонов, если не считать произведений Демилля на библейские темы. Я однажды упомянул об этом при Симэне, и он пришел в необычайный восторг. Казалось, ему наскучили бесконечные запутанные комедии; он хотел сделать что-то более существенное, эпическое. В те дни успешная эпопея становилась тем, на чем в итоге основывалась репутация режиссера. Хотя Симэн был далеко не Гриффитом, он уже посетил некоторые выставки реликвий, привезенных из Египта Картером и Карнарвоном ^[157], и оценил их красоту. Его также не миновало мрачное очарование проклятия, которое забрало жизни нескольких членов экспедиции и их спутников. Карнарвона оно поразило почти сразу же, как только вскрыли гробницу, и его собака, которая также была там, неожиданно издохла. Бетель, его секретарь, умер при странных обстоятельствах. Вестбери покончил с собой. Партнер Картера, Мейс, умер, когда собирался направить на мумию рентгеновские лучи. Потом умерли жена и два брата Карнарвона, а Артур Вейгалл скончался от лихорадки ^[158]. В ту же ночь мы придумали общий сюжет грандиозной истории, которая частично разворачивалась в Древнем Египте, а частично в настоящем; речь шла о любви царицы и верховного жреца, о страсти столь сильной, что она продлилась две тысячи лет. Мы намеревались работать над темой проклятой могилы и пробуждения мертвых и решили назвать картину «Царица Тутанхамона». Я уже представлял великолепные декорации, которые смогу построить, роскошные костюмы и прекрасные интерьеры, которые мы сможем создать. Я не помню теперь, кто из нас, Симэн или я, первым предложил снимать нашу историю на фоне подлинных пейзажей Луксора, Долины Царей и пирамид. Я не мог найти ни единого возражения. С художественной точки зрения идея имела смысл. Свет в Египте, во всяком случае, был лучше, чем в Калифорнии, а поскольку там все находилось под контролем британцев, сложностей в работе не ожидалось. Симэн преисполнился энтузиазмом и решил показать сюжет Голдфишу, который занимался только эпическими полотнами. Я больше не раздумывал — оставалось лишь надеяться, что проклятие Тутанхамона сможет поразить самого «Уолта». Я негодовал по поводу его потребительского отношения к «его собственной» звезде, моей подруге, которая всегда считала свою карьеру в кино «малость забавной». Миссис Корнелиус, по ее словам, принимала удачу как есть. Она не видела смысла в том, чтобы цепляться за счастливый случай. Нужно просто использовать его, когда это возможно. Такая несложная философия помогла ей сохранить душевное равновесие — и помогла ей выжить.