Закон маузера - Валерий Большаков Страница 28

— Артур Рэнсом, — сухо сказал Лев Давидович, — является агентом британской разведки МИ-5 и носит кодовый номер S76. Но это так, к слову. Он мне срочно нужен. Сегодня. Сейчас!

— Как корреспондент или как агент? — осмелилась спросить женщина.

— Как глава английской миссии. Мне просто не к кому больше обратиться, все дипломаты покинули Москву! Зовите его, Евгения Петровна. Пропуск будет ждать на посту.

— Да, товарищ Троцкий…

Артур Рэнсом выглядел как типичный англичанин.

Пять лет, проведённых им в Москве, не хватило, чтобы хоть чуточку обрусеть.

Зато пронырливости у Рэнсома хватало в избытке.

Умному, расчётливому и скользкому, ему удавалось выйти без потерь из любых ситуаций.

Даже не столь уж давний «заговор трёх послов», когда арестовали Брюса Локхарта, Артура не задел, хотя он и был в курсе происходившего.

Стало ли это следствием того, что Рэнсом был вхож к большевистским лидерам, или же тем попросту нужен был хоть какой-то канал для связи с «просвещённой Европой»?

С Англией, в первую очередь?

Скорее, верно второе. Хотя… Кто их знает, этих «комми»?

Артур энергично прошёл в кабинет к Троцкому.

Украсился улыбкой и направился к наркомвоену с протянутой рукой.

— Приветствую вас, мистер Троцкий! Вы хотели меня видеть?

— Здравствуйте, мистер Рэнсом.

Лев Давидович расслабленно потряс поданную ему руку и указал на кресло.

— Присаживайтесь. Не буду ходить вокруг да около, ибо время дорого. Хуже того, времени очень и очень мало. Я хочу, мистер Рэнсом, чтобы вы напрямую связались со своим куратором, сэром Артуром Бальфуром…

— О, мистер Троцкий! — запротестовал Рэнсом. — Сэр Артур вовсе не мой куратор, он руководит Форин-офисом, он… как это у вас называется… он министр иностранных дел!

Лев Давидович прогнулся, ласково улыбаясь.

— Дорогой мистер Рэнсом, — прожурчал он. — Время, время! О том, что вы шпион, мне известно, но в данный момент я интересуюсь иным. Повторяю: я хочу, чтобы вы связались с Артуром Бальфуром и Ллойд Джорджем! Поставьте их в известность о том, что РСФСР хочет союза с Соединённым Королевством. Мы пойдём на любые уступки! Желаете, чтобы мы не трогали окраины, загомонившие о независимости? Пожалуйста! Хотите концессий? Получите! Мечтаете отобрать Проливы? Забирайте!

Артур посерьёзнел. Ого! Да тут намечается весьма крупная игра!

— А что вы хотите от нас? — осторожно спросил он.

Троцкий деловито кивнул и отшагнул к большой карте, висевшей на стене.

— Вот! — ткнул он пальцем в кружок с надписью «РИГА». — Ваша эскадра уже тут! А от Риги к Москве тянется железная дорога… Если сгрузить английские танки здесь, то литерный очень быстро доставит эти ваши «сухопутные броненосцы» куда надо. То есть на фронт. То же касается аэропланов и бронеавтомобилей, они нам тоже очень и очень нужны. Ну это во-первых. А во-вторых, есть острейшая необходимость в нефти. В бензине, прежде всего, ибо вся техника, даже самая грозная, без топлива всего лишь безобразная куча металла. Ну мы, конечно, не отказались бы и от продовольствия, ибо отрезаны от южных районов и Сибири, но это так, в качестве пожелания. А вот танки и горючее для них — в первую очередь.

Рэнсом помолчал, рассеянно поглаживая подбородок.

— То есть правительство его величества, — проговорил он, — если я вас правильно понял, может рассчитывать на любые уступки с вашей стороны?

Лев Давидович усмехнулся.

— Лично я готов на всё, но, чем разумнее будут выглядеть запросы правительства его величества, тем легче мне будет уговорить Ленина. А это человек упрямый, даже так — упёртый! Но что мы всё о выгодах экономических! Пусть ваши правители подумают и о политических дивидендах.

— Например?

— Например, о том, как обуздать непомерные аппетиты Корнилова. Он уже вернул Финляндию и Эстляндскую губернию, завоевал Константинополь. Вы полагаете, он остановится на этом? Между прочим, барон фон Унгерн, назначенный Корниловым правителем Русской Восточной окраины, собирает немалую армию там, где пролегает КВЖД. ^[61] Не надо быть великим стратегом, чтобы понять — белые твёрдо намерены вернуть утраченное в Русско-японскую войну, завоевать и присоединить Маньчжурию. Её, кстати, всё чаще называют Желтороссией. Это случайность, по-вашему? И только мы, большевики, можем помешать этим планам! Так и тянет сказать по-плакатному — проискам!

Рэнсом раздумывал недолго. Рывком поднявшись, он сказал:

— Я немедленно поставлю в известность наше правительство.

— Надеюсь, принятое решение будет благоприятным, — шаркнул ногой Троцкий.

Проводив Рэнсома, он потёр руки и стал одеваться.

Следовало немедленно приступать к решению следующей важной задачи — и ещё неясно, вторая ли она по значимости.

Пройдя площадями Кремля, Лев Давидович выбрался к Екатерининской церкви, чуть ли не единственной в Москве, возведённой в стиле барокко. ^[62]

В этом храме Божьем был устроен спортзал.

Пахло внутри соответствующим образом, отнюдь не ладаном и не горячим воском.

Народу уже не было — бойцы кремлёвского гарнизона занимались с утра, а курсанты явятся попозже.

Но тот, которого Троцкий искал, находился на месте.

Это был молодой лобастый крепыш среднего роста, с серьёзным взглядом серых глаз.

Кроме особой приметы — крупного родимого пятна в виде сердечка на левой щеке, крепыша отличал некий внутренний стержень, внутренний устой.

Молчаливый и очень сдержанный, он поражал своей энергией и той буквально испепеляющей ненавистью к врагам рабочего класса, которая выделяла его среди прочих комсомольцев.

Звали его Степан Котов.

Биография у парня была более чем средняя. Родители из деревенских. Отец-пропойца сгинул прямо на заводе, спьяну угодив под вагонетку. Мать, неграмотная крестьянка, обстирывала весь дом, снимая угол в полуподвале, пока сама не запила. Так и замёрзла однажды, прикорнув в сугробе.

Малолетнего Стёпку пристроили было в лавку по соседству, да только не выдержала натура пролетарская — стал подворовывать. Хозяин связываться с полицией не стал — поколотил Котова-младшего так, что тот едва Богу душу не отдал, да и выгнал вон.

Так что с детства Степан зверем смотрит на буржуазию, не заморачиваясь рассуждениями о вреде пьянства и о соблюдении заповеди «Не укради».