Бумажный Грааль - Джеймс Блэйлок Страница 28

Над прилавком висели еще с десяток свернутых существ, в основном рыбки. Они были поразительно замысловатыми – тысячи крохотных складочек из листа, который изначально был, вероятно, огромным.

– Все еще складываешь бумагу? – спросил Говард.

– Ага, – ответила Сильвия.

Она казалась отчужденной, может, сердилась на легкомыслие Говарда, или все еще была расстроена из-за аренды и натянутой обстановки за обедом. Говард спросил себя, не пора ли заговорить о свернутой лилии, но решил, что не стоит.

– Своего рода терапия.

– А-а, – протянул Говард. – Терапия. – Почему-то слова о терапии все испортили.

Открыв ящик с мелочью, Сильвия с силой ударила по краю свертком монет по пенни, сломав его пополам. Говард заметил, что некоторые банкноты в ящике тоже свернуты: в галстук-бабочку, в носок и туфельки для эльфов. Протянув руку, он взял однодолларовый галстук-бабочку из доллара и удивленно раскрыл глаза.

Сильвия пожала плечами.

– У меня уйма свободного времени.

На другом конце прилавка стояла пара китайских корзинок с кристаллами, в основном аметистами и кварцами, среди них тускло поблескивали медные медальоны, браслеты, крохотные пузырьки травяных вытяжек и масел. Дальше виднелись полки с книгами, полными нью-эйджевских рассуждений о мистических свойствах камней, о реинкарнации, выходе из тела и астральных путешествиях. На бросовом буклете красовалась какая-то розенкрейцеровская ерунда. Еще висел календарь местных событий, рекламирующий выступления самозваных мистиков, ясновидцев и подателей советов всех мастей.

Говард положил доллар-бабочку в ящик и взял листовку розенкрейцеров. На рисунке Бенжамин Франклин как будто изображал Мистера Картофелину [4].

Подпись внизу гласила: «Почему этот человек был великим?» Говард усмехнулся: в голове у него тут же всплыло несколько возможных ответов.

– Тебе вовсе не обязательно насмехаться, – сказала вдруг Сильвия.

– Но я ведь не насмехался, правда? Во всяком случае, не нарочно. Ты только посмотри на этого Бенжамина Франклина! – Он повернул листок так, чтобы ей было видно. – Что у него с лицом? – вопросил он, как надеялся, достаточно серьезным и убедительным тоном, а потом надул щеки и скосил глаза. Он было рассмеялся, но складка на лбу Сильвии стала только глубже, а потому он усилием воли сдержал смех. – Честное слово, – он обвел рукой кристаллы и книги, – это все очень… модерново, ведь так? Очень стильно. Я люблю всякие нью-эйджевские штучки. Такие взаимозаменяемые, как бумажные подгузники. В этом году твой кусочек кварца исцеляет артрит или вызывает дух Зога [5]; на следующий год он станет украшением на каминной полке, а ты уснуть не можешь, так тебе хочется азиатскую собачку за три тысячи долларов. Что было модно в прошлом году? Перекачка биоэнергии через кухонные комбайны? Я думал, розенкрейцеры публикуются в журнале «Судьба».

Тут он осекся. Он начал с легкой шутки, а потом скатился вдруг на издевки. Дядюшка Рой посоветовал бы ему не говорить правды или, если говорить, то какую-нибудь подправленную версию. Пользы от этого никакой. Станет только хуже.

– А ты всех видишь насквозь, – сказала Сильвия.

Он пожал плечами, немного уязвленный таким ироничным ответом.

– Ну, наверное, я слишком зашорен. Людям не по карману варежки ручной вязки за сто долларов, но они вполне могут решиться на медный браслет, который позволяет им говорить с умершими. – Он изобразить игривость.

Но Сильвия только смотрела на него в упор и молчала, и он сообразил, что все испортил, возможно, безвозвратно. В этой области чувство юмора Сильвии, кажется, отказывало. Как прежде ее отец, она, вероятно, прониклась непоколебимой верой в свои товары. Она была слишком честной, чтобы поступать иначе. Говард напомнил себе, что не видел ее пятнадцать долгих лет. Она могла уверовать во что угодно. Как-то раз, очень давно, она обвинила его в том, что он отмахивается от всего, чего не понимает, и в ее словах была доля истины. Он этого не забыл, но, возможно, не так уж и изменился. Так жить было спокойнее и проще. Не надо утомлять себя, выискивая новые хобби и увлечения, и ктому же в своей узколобости можно чувствовать себя ах каким добродетельным.

– Мне нет дела до прибыли. Во всяком случае, я не мошенничаю, если ты это имеешь в виду, – сказала Сильвия. – Но мне хочется облегчить жизнь отцу с матерью.

– Конечно. – Когда она вот так это представила, Говарду стало немного стыдно. – Я не то хотел сказать…

– И потом, ты, кажется, считаешь, что тут сплошь подделки. Для тебя все подделка. Я-то думала, ты, возможно, перерос подростковый цинизм. И что еще хуже, откуда тебе знать, что у меня в мыслях? Откуда тебе знать, во что я верю, во что не верю? Не стоит оскорблять людей направо и налево, не зная, чем они живут. – Она помолчала, потом посмотрела ему прямо в лицо, немного враждебно. – К тому же есть доказательства, что у меня действительно была прошлая жизнь, и не одна. Если откроешь свой ум, а не станешь захлопывать его, как мышеловку, может, узнаешь о себе что-нибудь, что покажется тебе интересным.

– И какие же это были жизни? – Говард вдруг снова перешел в наступление: просто не смог ничего с собой поделать. Может, потому что она оставила его на ночь запертым на чердаке у Джиммерса, пока сама всучивала кристаллы чокнутым яппи, помешавшимся на нью-эйдже. И вообще, и так ясно, что она скажет про эти прошлые жизни: мол, была какой-то там принцессой – египетской, нет, скорее вавилонской, или служанкой, которая приглянулась принцу. Да их, наверное, там тысячи были, только и ждали шанса умереть десяток раз, лишь бы стать современной девушкой.

– Я была служанкой при дворе Рамзеса III,если тебе так хочется знать. Однажды, около года назад, я прошла курс гипнотерапии и в трансе рисовала палочкой на песке иероглифы. Не просто каракули, а значки со смыслом. Мой терапевт их перевел. А до того я иероглифов никогда не видела. Объясни-каэто, мистер Скептик, никто ведь другой не может.

Она все еще смотрела на него пристально, ожидая насмешек. А он только сделал большие глаза.

– Ты говоришь о мужчинах с птичьими головами, анкхах и заламывающих руки танцовщицах? Мне всегда такое нравилось. У меня в первом классе была учительница, которую, богом клянусь, звали Розетта Камень [6].

– Насмотрелся? – Она направилась к двери.