Конец света наступит в четверг - Дидье ван Ковелер Страница 28

В последние минуты перед началом матча, когда все сиденья уже заняты, бедным начинают продавать стоячие места. Кассы штурмуют истеричные толпы болельщиков, готовых убить друг друга за край ступеньки или место у ограждения, к которому надо прижиматься носом, чтобы увидеть хоть краешек поля. Теперь я понимаю, почему после обязательного ежемесячного посещения матча у моего отца по утрам бывают синяки на лице.

Бренда направляется прямо к стойке «ВИП‐приглашения», за которой мается охранник с внешностью гориллы, со скучающим видом обкусывая заусеницы.

– Добрый день, – говорит Бренда со спокойной уверенностью, – я служащая Министерства энергоресурсов. Этот мальчик только что принес мне вещь, раньше принадлежавшую дочери Бориса Вигора Айрис. Я должна немедленно ее передать, это амулет.

«Горилла», приосанившись, делает стойку, то ли угрожающую, то ли почтительную – я не очень понимаю. Или он просто пытается выпендриться перед Брендой.

– Я бы с удовольствием, мадемуазель, но господин министр уже на поле.

Словно в ответ на его слова со стадиона доносятся оглушительные крики, которые тут же сменяются национальным гимном.

– Ладно, – решает Бренда, – встретимся с ним после матча. Вы можете передать ему записку в раздевалку?

– Разумеется, мадемуазель.

– Вы просто прелесть.

Она достает из сумки блокнот, вырывает листок и что-то пишет на нем стремительным угловатым почерком. Я отворачиваю ворот куртки, чтобы взглянуть на Лео Пиктона. Тот сложил лапы на груди и дуется. Он утратил контроль над ситуацией, и не могу сказать, что меня это расстраивает. Я был тысячу раз прав, когда хотел сделать Бренду нашей помощницей: она из тех девушек, для которых все препятствия превращаются в трамплины.

– Я не собиралась присутствовать на матче, – объясняет она кассиру в окошке – Ну да ладно, всё-таки дело государственной важности. На правительственной трибуне есть свободные места?

– К сожалению, нет.

– Тем хуже. Выдайте нам два билета из брони.

– А как же Арнольд? – вырывается у меня помимо воли.

– Разве его звали не Харольд?

– По-моему, нет.

– Видишь, – говорит она, – мы о нем уже и думать забыли.

Мы проходим через турникет, через раму металлоискателя, потом через тамбур бюро, где делают ставки. Здесь нам обменивают билеты на две черные коробки. Бренда маркирует свою коробку чипом, приложив к виску. А я не знаю, что делать со своей.

– Ты первый раз на матче? – спрашивает она.

Я киваю. Она объясняет: пока мне не исполнилось тринадцать лет, я имею право делать ставки, но если я выигрываю, то ничего не получаю. Я опускаю коробку во внутренний карман, справа от медведя, и мы взбираемся наверх по ступенькам амфитеатра, которые сотрясаются от топота зрителей.

Под аккомпанемент одобрительных криков и свиста обе команды поочередно проходят по зеленой ковровой дорожке к верхней части стадиона, где находится пусковая установка. Трибуны полукругом нависают над игровой рулеткой, такой огромной, что можно различить номера ячеек с самого последнего ряда, где находятся наши места.

– Тоже мне, первый класс, – фыркает Бренда. – Мы хорошо сделали, что избавились от этого жмота Арнольда.

Я поддакиваю. Гимны команд затихают. Игроки в мягких простеганных комбинезонах, возглавляемые капитанами, замирают по стойке «смирно».

– Бо-рис Ви-гор! – скандирует толпа, топая ногами.

Капитан белых комбинезонов с голубыми звездами выходит на передний край игрового поля и под крики «браво» снимает глухой шлем, чтобы приветствовать публику. Потом настает очередь капитана зеленых в желтую крапинку, который под оглушительный свист снимает шлем, получает в лицо тухлый помидор, выпущенный из томатомета, утирается и снова надевает шлем.

– Делайте ставки! – надрываются громкоговорители.

Гигантская рулетка начинает раскручиваться, а тысячи фанатов вокруг нас в алчном возбуждении нажимают цифры в своих коробках. Бренда вскользь замечает, что если угадать номер, то целых шесть месяцев будет что тратить.

– Ставим на зеро? – предлагает она.

– Согласен.

Учитывая, что моя ставка бесполезна, надо ставить на то же, что и она. Будет очень глупо, если выиграю я один.

Барабан вращается быстрее и быстрее, наступает тишина.

– Ставки сделаны! – объявляют громкоговорители.

Зрители откладывают свои коробки и смотрят на экран, висящий над стадионом. Через несколько секунд на нем появляется число 31 – номер, на который было сделано больше всего ставок. Счастливчики испускают радостные вопли.

Первый игрок в зеленой форме в желтую крапинку входит в пусковую установку. С головокружительной скоростью он приземляется прямо в цилиндр, где, свернувшись клубком, перескакивает из ячейки в ячейку. Всё заканчивается тем, что он падает, растянувшись поперек ячеек 2 и 25. Когда рулетка останавливается, его тело выбрасывают наружу под шутки зрителей.

Бренда объясняет мне правила: рулетка будет крутиться до последнего человека-шарика. Чем ближе клетка, на которой умрет игрок, к номеру, выбранному большинством, тем больше баллов получает его команда. Если количество баллов у команд одинаковое, побеждает последний выживший.

– Делайте ставки!

Мы повторяем прежнюю ставку, чтобы не слишком себя утомлять. На этот раз побеждает число 27.

– Если подумать, – говорит Бренда, – это великолепная иллюстрация к нашему обществу. Случайное число, которое, как считают зрители, выбирают они сами, делая ставки, становится реальностью, определяющей судьбу каждого.

У меня сжимается горло: со мной как будто говорит отец. Белый комбинезон прыгнул в пусковую установку, и ему удалось остановиться на цифре 11, в трех клетках от 27. Это приносит 40 очков команде «Нордвиль Стар». Стадион разражается овациями.

Всё продолжается в том же духе еще час. С поля убирают трупы и уносят раненых. В игре остаются Борис Вигор (210 очков) и трое зеленых в желтую крапинку (340 очков). Напряжение, повисшее над стадионом, кажется, захватывает всех. Даже Бренда в конце концов поддается гипнозу. Я даю ей сосредоточиться и не мешаю вместе с другими колдовать в своей коробке для того, чтобы Борис попал на выигрышную клетку. Я наслаждаюсь тем, что сижу рядом с ней. И неважно, что она обо мне напрочь забыла, а меня самого грызет беспокойство за исход матча.