Окончательный диагноз - Джеймс Уайт Страница 27

Хьюлитт повторил худларианке все, что было сказано до и после описания им кошки и того, как он ее ласкал. Он решил, что вряд ли у такого толстокожего существа, как худларианка, смогут разыграться сексуальные фантазии при рассказе о кошачьей шерсти, но в этом госпитале не стоило питать уверенность насчет чего бы то ни было.

Когда Хьюлитт покончил с пересказом, сестра заметила:

– Теперь мне все понятно. Но прежде чем я объясню вам, что произошло на самом деле, вы расскажите мне, много ли вам известно о кельгианах.

– Только то, что изложено во введении в пособие по системной классификации, найденном мной с помощью библиотечного компьютера, – отвечал Хьюлитт. – Материалы там большей частью исторические. Кельгиане относятся к физиологическому типу ДБЛФ, являются теплокровными многоножками и имеют цилиндрической формы тело, целиком поросшее подвижной серебристой шерстью, пребывающей в непрерывном движении, покуда кельгиане бодрствуют. Во время сна движение шерсти несколько утихает.

В связи с недостаточной развитостью органов речи, – продолжал как по писаному Хьюлитт, – речи кельгиан недостает оттенков, интонации и других форм эмоциональной выразительности. Однако это компенсируется шерстью, которая для другого кельгианина служит совершенным, непогрешимым зеркалом, отражающим эмоции собеседника. В результате кельгианам абсолютно чужды такие понятия, как ложь, тактичность, дипломатичность и даже вежливость. Кельгианин говорит именно то, что думает, потому что так или иначе все его чувства выражает шерсть. Поступать иначе – это, по понятиям кельгиан, дурацкая трата времени. Я пока все верно говорю?

– Верно, – подтвердила худларианка. – Но в создавшемся положении вы могли бы извлечь из сведений, почерпнутых в библиотеке, больше пользы. Морредет говорила с вами о своей болезни?

– Нет. – Хьюлитт покачал головой. – Я спросил ее, но она заявила, что не желает об этом говорить. Мне было любопытно, но я решил, что, видимо, болезнь ее очень огорчает, да и не мое это дело, поэтому я сменил тему разговора.

– Порой пациентка Морредет действительно отказывается говорить о своей болезни, – вздохнула сестра, – а порой, наоборот, охотно соглашается. Если вы спросите ее об этом завтра или послезавтра, вероятно, она расскажет вам об аварии и ее отдаленных последствиях, которые очень серьезны, но жизни пациентки не грозят. Я вам об этом говорю потому, что о беде Морредет в палате знают все поголовно, так что я не раскрываю вам врачебной тайны.

– Понимаю, – кивнул Хьюлитт.

– Еще не понимаете, – возразила худларианка, шагнув поближе к кровати Хьюлитта и по мере приближения понизив голос. – Но скоро поймете. Если я буду употреблять в рассказе какие-либо незнакомые вам анатомические термины, переспрашивайте, но вряд ли такое случится, учитывая, как долго вы больны и как часто лежали в больницах. Можно начинать?

Хьюлитт смотрел на сестру, чье массивное тело покоилось на шести изгибающихся щупальцах, и гадал, есть ли в обитаемой Вселенной хоть одно разумное существо, не важно какого размера, формы и с каким числом конечностей, которое не обожало бы посплетничать.

Но, вспомнив, как несколько необдуманных слов вызвали взрыв негодования у Морредет, Хьюлитт решил вслух этого вопроса не задавать.

– Анатомически, – начала худларианка точно таким же тоном, каким Старший врач Медалонт наставлял своих практикантов, – главная отличительная черта кельгиан – это то, что, помимо хрупкой черепной коробки, тело их лишено костей. Тело состоит из внешнего мышечного цилиндра, который не только помогает кельгианам передвигаться, но и защищает внутренние органы от повреждений. В понимании таких существ, как мы, чьи тела в значительной мере укреплены костями скелета, такой защиты явно недостаточно. В случае ранения всплывает и еще одна не слишком удачная анатомическая черта: сложность и необычайная хрупкость кровеносной системы кельгиан. Кровеносные сосуды, призванные снабжать питанием большой объем мышц, залегают непосредственно под кожей вместе с нервной сетью, управляющей движениями шерсти. Кое-какую защиту здесь обеспечивает сама шерсть, будучи довольно пышной, однако и она не спасает при глубоких рваных ранах, когда поражается более одной десятой общей площади поверхности тела. Именно так случилось с пациенткой Морредет. Она ударилась о неровный металлический предмет во время космической аварии.

Сестра объяснила, что травма, которая у большинства существ вызвала бы всего-навсего поверхностные ушибы и ссадины, для кельгианки означала смерть от кровопотери за несколько минут.

Но Морредет сразу же ввели кровоостанавливающее средство, остановили кровотечение и спасли жизнь. Но за спасение жизни ей пришлось дорого заплатить. На корабле-неотложке по пути в госпиталь и в самом госпитале ее пораженные кровеносные сосуды были сшиты, но даже бригаде микрохирургов Главного Госпиталя Сектора оказалось не под силу восстановить капиллярную и нервную сети, лежавшие под утраченной или пораженной шерстью. В результате на этих участках кожи у Морредет никогда не отрастет чудесная кельгианская шерсть, играющая важнейшую тактильную и эстетическую роль для особей ее вида в прелюдии к ухаживанию и спариванию. Если и отрастет, то будет колкой, желтой, мертвой и визуально отталкивающей для особи противоположного пола.

Можно было бы произвести покрытие пораженного участка искусственной шерстью, но синтетическому материалу недостает подвижности и блеска живой шерсти. При таком положении кельгиане сразу же разгадали бы «заплатку». Любой кельгианин на месте Морредет ни за что бы на такую операцию не согласился и предпочел бы жить и работать в гордом одиночестве при минимуме контактов с окружающими.

– Другие кельгиане, сотрудники госпиталя, – продолжала печальную повесть худларианка, – говорили мне, что Морредет является – или являлась – на редкость красивой молодой особью женского пола, но теперь у нее нет никаких надежд на то, чтобы вступить в брак или вести нормальную жизнь. В настоящее время у нее скорее эмоциональные проблемы, нежели медицинские.

– А я-то дурак, – в сердцах вымолвил Хьюлитт, – разглагольствовал при ней про чудесную шерсть моей кошки! Удивительно еще, что Морредет в меня чем-нибудь не запустила. Неужели больше ничего нельзя для нее придумать? А мне как быть? Извиниться? Или я только хуже сделаю?

– Прошло всего несколько дней, – заметила худларианка, не ответив на вопрос Хьюлитта, – а вы уже вполне подружились с Хоррантором, Бовэбом и Морредет. При поступлении в госпиталь у вас отмечалась ярко выраженная ксенофобия, на сегодняшний день исчезнувшая. Если именно такова ваша реакция на первый контакт сразу с несколькими представителями других видов и это не просто вежливое притворство в ситуации, когда вам нечего поделать, то я в восхищении от вашей способности адаптироваться. Но все же ваше поведение меня, скажем так, удивляет.

– Никакого притворства не было, – отвечал Хьюлитт, пожав плечами. – Да и не настолько я вежлив. Может быть, все произошло из-за того, что в этой палате я самый здоровый и потому мне стало ужасно скучно. Между прочим, вы первая предложили мне попробовать заговорить с другими пациентами. На вид все они как были, так и остаются для меня ходячими ночными кошмарами. Но почему-то – не знаю почему – мне захотелось с ними познакомиться. Я и сам удивлен.