Золотой ключ, или Похождения Буратины - Михаил Харитонов Страница 26

– Воистину благословит и приветствует, – раздался низкий голос педведа. Он лежал, распластавшись, перед иконостасом грудой рыжего меха. Рядом с ним валялась балалайка – очень старая, из пожелтевшей кости.

– Ты хочешь почтить Дочку-Матерь, странник? – осведомился хозяин помещения. – Если так, то склонись перед Лоном Дочери, и мы вознесём ей святое караоке.

– У меня иная вера, – вежливо ответил кот, – однако я ни делом, ни словом, ни помышлением не посягал на Дочку-Матерь и за сей базар отвечаю соборно. Я просто прохожий, зашёл обогреться. Если я помешал твоим духовным занятиям, то прости, я пойду.

– Дочка-Матерь любит всех своих отцов и детей, – ответил педобир, поднимая голову, – даже заблудших. Я отец Онуфрий Невротик. Это фамилия, пишется оная слитно, – добавил он, явно ожидая от кота пошлой шутки.

– Да будет славен и высокополезен ваш род, – церемонно сказал Базилио.

Педобиру это понравилось.

– Отдохни в соседней комнате, странник, ты устал с дороги, – сказал он ласково. – Мне нужно завершить служение – я не прочёл вечернее правило.

Он снова поднялся на колени, взял в когти чётки и, устремив взор к образам, зашептал святое молитвословие «Я в порядке от Твоей мохнатки».

Кот тем временем тихо проскользнул в соседнюю комнату, куда вёл низенький проход в стене, завешенный рогожкой.

Там было темно и пахло дымом. В светце торчала истлевшая лучина, внизу под ней, в ушате с водой, плавала лёгкая белая зола. Кот нашёл рядом другую, вставил в светец и поджёг левым лазером. Трепещущий огонёк кое-как растолкал темноту в стороны. Та, впрочем, отошла недалеко, но хотя бы стали видны стены – неровные, тёмные. Левую сторону от двери почти целиком занимал огромный сундук с почерневшей от времени крышкой, запертый на огромный ржавый висячий замок. Над сундуком висела иконка из серии «Дочка-Матерь С Сосочками». Кот посмотрел на иконку с интересом: насколько ему было известно, у большинства педобиров такие изображения считались too old. Видимо, хозяин дома принадлежал ко вселенско-ортодоксальной ветви Соборного Культа, почитающего все файлы из Сундука Мертвеца равночестными и лишь по-разному раскрывающими грани Вечного Образа.

Справа у стенки стоял топчан с кучей тряпья, пахнущего немытым телом. Вонь перебивал запах солёных патиссонов: в углу чернела кадушка под гнётом. На грубо сколоченном столе стояла оловянная тарелка с остатками комбикорма, высилась плошка с осетровой икрой, заправленной маргарином, и стальная полусфера с изящно изогнутой веточкой-хоботком на боку. Присмотревшись, кот понял, что это древний электрический чайник с аккумулятором – вещь редкая, дорогая. Но аккумулятор был не заряжен: это кот улавливал своими приборами.

Базилио прикинул, что у него есть. Встроенные тесла-батареи были полны процентов на двадцать: на марш-бросок без единой крошки во рту ушло немало энергии, лазеры тоже приходилось регулярно пускать в ход, а зацепиться за Окову сколько-нибудь полноценным образом ни разу не удалось: самый длительный контакт продолжался полминуты. Тем не менее коту захотелось что-нибудь сделать для гостеприимного педобира, ну хотя бы зарядить чайник. Поэтому он вытащил из-под хвоста резервный провод и подсоединил к клеммам. После чего присел на топчан и задумался о жизни.

Забухали шаги, зашуршала отодвигаемая рогожка. Отец Онуфрий ввалился и уселся на сундук, заполнив собой чуть не полкомнаты.

– Напрасно расходуешься, странник, – сказал он, заметив провод, соединяющий чайник и кота. – У меня есть электричество. У меня нет чая.

– Тут я бессилен, – кот с усилием втянул в себя провод, тот только свистнул в воздухе. – У меня тоже нет чая. У меня вообще нет еды… и она мне не нужна, – быстро добавил он, видя, как педобир подымается, явно собираясь куда-то лезть.

– Еда нужна даже таким, как ты, – строго сказал педобир. – Попробуй всё-таки патиссон. Сам солил, чесночок и гвоздичка тоже свои, – добавил он с гордостью. – Збс получилось.

Кот недолго отнекивался. Вскорости он уже сидел за столом и разделывался с третьим по счёту патиссоном, закусывая икорочкой. Педобир тем временем дозарядил чайник – под топчаном у него обнаружился мощный никель-кадмиевый аккумулятор, запитываемый от тесла-приёмника – и вовсю дул кипяток с сахаром вприкуску, смешно поддыхивая огромной пастью на удерживаемое в когтях крохотное фарфоровое блюдечко.

За едой разговорились. Как выяснилось, отец Онуфрий некогда подвизался при храме имени Святой Иконы «Лилечка в гольфиках». Потом он ушёл в личное служение, поселился у какого-то местного озера и погрузился в молитвенное созерцание святых икон серии «Обнажённая Оля». Однако после кончины Великого Ёпрста Апостасия Простатика (тот помер, как принято в его фамилии, от облитерирующего простатита) среди осиротевшей верхушки начались дрязги, а потом в лес проникли поняши и довольно быстро подмяли всех под себя своим обычным способом. Отец Онуфрий сопротивлялся овладеванию до последнего, но увы – большинство педобиров, даже из самых стойких, оказались не на высоте служения. Когда Онуфрий увидел своего брата по послушанию, целующего копыто розовой поняшке, он в ярости обдочерил по матери весь поняший род и пожелал уйти. Поняши ему в том не препятствовали и даже помогли обустроиться на нейтральной территории – неуживчивый педобир был знатоком Песнопений Ваенги, поняшами особенно ценимыми.

Педвед в итоге остался доволен: жизнь на нейтралке оказалась тихой, покойной. Несмотря на редкость и кратковременность тесла-зацеплений, энергии ему хватало – поскольку расходовал её педобир крайне экономно, в основном на разогрев чайника. При ските он устроил огородик, с которого и кормился, пополняя нехватку белка охотой на одичавшую джигурду. Недавно на холм было настоящее нашествие диких осетров-сороконожек, которые обметали икрой все углы. Педобир набрал пять больших банок этого добра, засолил и теперь кушал с маргаринчиком.

– А почему к нахнахам не ушёл? – поинтересовался кот.

– Дочь твою Мать! – педобир почтительно коснулся лапами ушей, умудрившись при этом не уронить блюдечко. – Я б лучше печень гозмана приял утробно, чем с оными возжаться. Этой дефолтной скобейде место в биореакторе. Они никогда не отличались хорошими манерами, а в последнее время и вовсе страх потеряли.

Кот заинтересовался, попросил объяснений. Выяснилось, что за последние два месяца шерстяные, раньше не показывавшиеся годами, наведывались в избушку трижды. В предыдущий раз стащили патефон и две пластинки со святыми песнопениями, а в крайний свой визит даже вбросили тему про доляху малую, хотя дудолить служителей Дочки извека считалось западлом. Педобир их наглые требования выслушал, угостил патиссончиками и предложил для очищения души от недобрых помыслов вознести перед Лоном Дочери заветное песнопение о Чёрных Глазах. «Чёрные Глаза» они кое-как исполнили, ушли обозлённые и на прощание сказали, что, дескать, «нащ Тарзан саму Дощку-Матэрь скоро жэной сваей сдэлаэт, вах».

– Совсем дефолтнулись, – пробурчал Базилио. – Вообще-то такое наказуемо соборно.

– Мнится мне, неспроста это всё, – педобир покачал огромной головой. – Что-то за всей этой гнилой движухой кроется. Полагаю, оные обрели некую силу или, может быть, козырь. Я думаю, им удалось зацепиться за Монолит… Но всё это too old: мы заговорились, путник, а ты утомлён. Если хочешь, можешь остаться у меня на ночь. Я проведу ночь в молитвах и песнопениях.