Посол без верительных грамот - Сергей Снегов Страница 26

Лишь теперь Генрих понял, кто к нему явился. Имя Сильвестра Брантинга, директора Марсианской астроботанической станции, было известно и на Земле.

Это он десять лет назад вырастил калиопис, ветвистое дерево с толстым стволом, с могучими корнями и физиологией, разительно не похожей на физиологию всех других растений. Удивительным было уже то, что калиопис размножался спорами. И то, что он без затруднений рос в безводных пустынях, почти при полном вакууме, отсутствии освещения, при морозах, падающих ниже пятидесяти градусов.

Жизнестойкие в трудных условиях дальних планет растения выводили и другие земные ученые, кроме Брантинга, но калиопис получился уникальным, никакому ботанику еще не удавалось столь совершенное создание. Гигантская корневая система калиописа не только поглощала соки грунта, но и выделяла свою клейкую, не замерзающую при морозах жидкость, растворяющую твердые частицы почвы и разлагающую почти все соединения, где имелись кислород, водород и углерод. Из высосанных в почве элементов калиопис выстраивал свой ствол, свои ветви и листья, а излишек выбрасывал наружу: вокруг каждого дерева стояло облако водяного пара, насыщенного кислородом и углекислотой. На многих равнинах Марса уже появились леса калиописа, непрерывно обогащающие скудную атмосферу. По расчетам, лет через пятьдесят атмосфера Марса должна была сравняться с земной по содержанию в ней кислорода и углекислого газа. Специалисты по Марсу предсказывали появление в будущем столетии на безводной ныне планете рек и озер, а впоследствии и морей — так много синтезировали и выделяли водяного пара разрастающиеся калиописовые леса.

Но не одно это научное достижение сделало Сильвестра Брантинга знаменитым. На одной из сессий Академии наук Брантинг предложил внедрить калиопис и на Земле. Ученые с редким единогласием восстали против его проекта. Жадно захватывающие земную почву калиописы быстро подавили бы всякую иную растительность. И так как калиопис рос и днем и ночью, и летом и зимой, то дыхание его вскоре изменило бы состав земной атмосферы, а это могло привести к опасным последствиям. «Переселение в древние времена в Австралию кроликов покажется безобидной шуточкой рядом с посевом в той же Австралии одной калиописовой рощицы», — высказался на сессии президент Академии наук Альберт Боячек. В другом выступлении старый ученый прибегнул к формуле более резкой: «Я предпочел бы, чтобы нашу милую зеленую Землю засыпали всю чумными бактериями, чем спорами калиописа, который, не отрицаю, необходим и полезен на Марсе».

Брантингу надо было отступиться, когда он встретил дружное сопротивление специалистов. Он проявил непонятное упорство. Он потребовал всенародного обсуждения. Формально он имел право выносить любое свое предложение на суд человечества, но всех поразила запальчивость, с какой он использовал свои конституционные права. Как и следовало ожидать, обсуждение завершилось полным провалом Брантинга. Из шести миллиардов людей на Земле и на планетах лишь около ста человек поддержали Брантинга. Большой совет объявил запрет на привоз спор калиописа на Землю. С той поры о Брантинге, обиженно замкнувшемся на своей марсианской станции, никто на Земле не слыхал. Во время порожденной им шумихи часто назывались имена его помощников, среди них, вероятно, и Джона Цвиркуна…

Все эти воспоминания мигом пронеслись в голове Генриха, когда Джон Цвиркун назвал своего научного руководителя. Но они не объяснили, почему появился гость, и Генрих сказал об этом.

— Сейчас все станет ясно, до изумления ясно! — заторопился Цвиркун, еще быстрей сдергивая с лица гримасу за гримасой. — Не беспокойтесь, я ничего, абсолютно ничего… — Он вдруг окаменел, выпучил глаза, прикрыл рот и, медленно раскрывая его, снова выдавил из себя, как бы через силу: — Брантинг на Земле! Он взял отпуск.

Генрих, однако, не усмотрел криминала в поездке ученого на Землю. Каждый работник имеет право проводить свой отпуск, где ему хочется. Уважаемый Джон Цвиркун тоже, очевидно, прилетел с Марса, однако это еще не повод, чтобы Генрих рвал на себе волосы.

— Я не требую, чтобы рвали на себе волосы, отнюдь нет! — поспешно объявил гость. — Подобные экстремальные настояния, тем более совершенно бесцельные… Но вдумайтесь в ужас ситуации, вдумайтесь в ужас… Мне страшно об этом говорить, но я не могу умолчать. Гений человечества профессор Сильвестр Брантинг сошел с ума!

Генрих сделал нетерпеливый жест рукой:

— Болезнь профессора меня не касается. Я его лично не знаю и не стремлюсь завязать знакомство.

— Безумие Брантинга не может вас не касаться, друг Генрих! И вы, конечно, захотите увидеть его, когда узнаете…

— Что узнаю? Что? — чуть не закричал Генрих.

— Что Брантинг привез на Землю споры калиописа, целую коробочку спор, достаточную, впрочем… Вы и без моего пояснения понимаете всю грозную, так сказать, достаточность одной маленькой коробочки спор калиописа.

— Но ведь привоз этих спор на Землю запрещен специальным указом Большого совета, — с удивлением сказал Генрих. — Неужели Брантинг решился на преступление?

— Он помешался! Ему представляется, что он совершает подвиг, вот что ему представляется, только такое злополучное представление способно…

— Вам надо немедленно заявить в Управление государственных машин, Джон. Там установят, где находится Брантинг, и выдадут ордер на его задержание.

Все выражения, пробегавшие по непрерывно кривящемуся лицу Джона Цвиркуна, забивала теперь мина скорби.

— Там ничего не могут установить, ничего, ничего, друг Генрих. Я уже обращался туда. Вся милиция Земли поднята по тревоге, все города, все парки, все пустыни контролируются, все места, куда Брантинг может высеять споры, буквально все!..

— Надо задержать его самого и отобрать споры.

— Его нельзя задержать. Он скрылся. Он исчез. Таинственно пропал на Земле, вот что он сделал!

— Чепуха! — нетерпеливо сказал Генрих. — Вы плохо представляете себе технические возможности на Земле. Мозговые излучения Брантинга со дня его рождения закодированы в машинах. По этому энцефалопаспорту найти его проще простого, если только он жив. Кстати, у помешанных нарушается гармония мыслительной деятельности, но индивидуальный мозговой код сохраняется.

— Ах, энцефалопаспорт! Брантинг его изменил.

— Это невозможно!

— Для Сильвестра Брантинга нет ничего невозможного. Он гениален, только я один знаю, до каких поистине непредставимых пределов простирается его гениальность.

— Ваше утверждение надо доказать. Я говорю не о гениальности, хотя и это не бесспорно. С того момента, когда Брантинг сошел с космолета в земном астропорту, его мозговые излучения введены в приемные устройства охранных машин…

— И через час выпали из машин! Его мозговая деятельность внезапно прекратилась… нет, не прекратилась, а переключилась или, возможно, заэкранирована. У профессора так много приемов самопереконструкции!

— Может быть, он просто погиб?

— Тогда бы нашли его труп, а трупа нет, ибо он живой, а не мертвый, но уже не Брантинг, а какой-то другой человек: он ведь разработал метод такого изменения черт лица, что человек становится неузнаваемым, даже голос, даже рост, даже цвет глаз и волос; это-то совсем просто: принять таблетки и блондин, не сразу, но скоро, довольно скоро превращается в брюнета, а черноглазый выцветает до голубоглазости…