Зейнсвилл - Крис Сэкнуссемм Страница 26

Дальше они прошли к саунам и минеральным источникам. Там из плавучего гроба встала женщина в цельном цветастом купальнике, которую Эрнст назвал Джоселин, и со стонами начала поливать себя из душа.

— Создание тьмы. Жена… прошлый брак, — пояснил Эрнст, выставив перед лицом ладони наподобие камеры для съемки в три четверти. — Трагедия повредила ее рассудок. Но я открыл ей сердце, предоставил убежище. Говорят же: альтруизм — побочный эффект крупного мозга. — Он подошел взять крупный план. — Мы жили на полуострове Кейп-Код. Давным-давно. Храбро решили предпринять вылазку в большой мир. Она познакомилась с молодым хирургом, глаза у него были как у Пола Ньюмэна, а пресс — как стиральная доска. Джоселин окрутила доброго доктора, вышла за него в тот же день, когда нас развели. А потом настал день, когда почва ушла у нее из-под ног. Оказалось, добрый доктор не оканчивал медицинский институт! Он был даровитым дилетантом, который прекрасно играл свою роль, да что там, просто жил ею, пока не запорол операцию и пациент не умер. Семья покойного наняла частного детектива. Он раскопал всю подноготную доктора, а семья вытащила ее на свет. К несчастью, Джоселин забрала себе в голову родить от своего доктора ребенка. Странный вышел ребенок. Напоминал мне потто, призрачного лемура из Западной Африки. Впрочем, все шло неплохо, пока доктора не вывели на чистую воду. А потом шок разоблачения, стресс из-за гражданских и уголовных исков, не говоря уже об утрате роскоши и привычного образа жизни, довели его до отчаяния. И посадив ребенка в нагрудный рюкзак-«кенгуру», он спрыгнул с крыши «Бостон Дженерал».

Они собирались продолжить экскурсию, когда Джоселин сняла купальник и начала себя гладить.

— Где твой бэбик, милая? — спросил Брэнд. — Ах вот он! — Со вздохом он выловил из бака пластмассового голыша с пустым личиком, черты которого словно бы смыла морская вода. — Очередной политкорректный суррогатный младенец. Любые следы этнической принадлежности «обезврежены», и, разумеется, лишен пола.

Щелкая языком, Джоселин забрала у него мокрую куклу, и через еще одни вращающиеся двери они прошли в вольер для бабочек, где с потолка до пола свисали сети, так что стеклянные стены и пол словно терялись за паутиной. Посреди вольера стояла молодая женщина с гигантской синей бабочкой-зальмоксом на плече.

Брэнд просиял.

— Рейчел, любовь моя.

На вид Рейчел было лет двадцать пять, одета она была в широкие штаны на подтяжках и белую рубашку из рогожки, стратегически расстегнутую, чтобы показать внушительный бюст. Уилтону она уделила слабую улыбку, Чистотца исследовала откровенно оценивающе — особенно ниже пояса. Бабочка, взмахнув крыльями, улетела.

Шеф-повар Тордайк звякнул в колокольчик, и все перешли в столовую, где их ждала гигантская серебряная чаша для пунша с фруктовым варевом, от которого несло ромом.

— А теперь тост! — провозгласил Эрнст Брэнд.

Налив себе чашку, Чистотец сказал:

— Да, тост! За Уилтона, который вернулся из мертвых. И да поддержат его все на пути выздоровления!

На лице Эрнста Брэнда улыбка «в камеру» сменилась недоумением. Бригада операторов БИСПИДа развеялась как дым. Никаких интервьюеров — перед ним стоял остриженный налысо человек, которого он впервые видел и который только что произнес тост в его зимнем саду.

— Тут пьют за МЕНЯ! — загрохотал он, лицо у него побагровело. — За МЕНЯ! И кто вы такой, черт побери?!

— Я не ощипыватель фазанов, но сын Ощипывателя Фазанов, и я буду ощипывать фазанов, пока не придет Ощипыватель Фазанов, — ответил Чистотец. Тут ему пришло в голову, что, возможно, и этой фразе его тоже научили тетя Вивиан и дядя Уолдо.

От этих его слов Эрнст уставился в чашу. Он не мог глаз оторвать от своего отражения. Борода исчезла, да и все признаки старения тоже. Его лицо напоминало лицо куклы Джоселин, лишившись и черт, и самой тени личности, исказившись почти до пустоты. Подняв голову, Эрнст издал сдавленный вопль, от которого задрожали все до единого стекла. На крыше заскреблись павлины. Один, неловко взмахивая крыльями, взлетел и рухнул через стекло, упав на керосиновый обогреватель, который тут же взорвался, пламя пыхнуло в вольер для бабочек. От взрыва покачнулся один из гигантских аквариумов, и остальные повалились как домино, разлетаясь каскадами осколков, льющейся воды и бьющихся плавников.

Тут вошла, размахивая политкорректной куклой, которую держала за руку, совершенно голая Джоселин и рявкнула:

— Это не мой ребенок!

Куклу она швырнула в чашу с пуншем, от чего во все стороны полетели стекла, потом подошла к павлину с окровавленным оперением. Подняв обмякшую тушку, она прижала ее к себе так, что голова на сломанной шее перекинулась ей через плечо.

— Мой ребенок мертв, — сказала она.