Охотник на вундерваффе - Владислав Морозов Страница 25

Я глянул на часы. Было 7.12 утра. Раненько поднимают, хотя мы нынче на войне, ничего не поделаешь…

Судя по тому, что проснулся я вовсе не в луже посреди дороги, время не заклинило.

А значит, все шло вполне себе линейно и на дворе 20 октября 1941 года. Ладно. Таким образом последние сомнения отпали.

Я вскочил и начал лихорадочно одеваться (благо спал толком не раздевшись), видя, как то же самое делают еще два танкиста (сержант и младший сержант) тоже ночевавшие в этом бывшем сельском клубе, – эта парочка дрыхла на лавках довольно далеко от меня, и вчера я их, разумеется, не сумел толком рассмотреть. На наши сборы с некоторым интересом смотрели из-под заменявших одеяла ватников и шинелей несколько разбуженных воплями мотоциклиста бойцов, включая и моего вихрастого соседа. Но никто так ничего и не сказал.

Быстро одевшись, я взял вещмешок и вышел на крыльцо, первым из нашей троицы.

За ночь тучи слегка разогнало, и сквозь разрывы в них было видно красноватое рассветное небо, холодно-осеннее. Н-да, улучшение погоды – не самый лучший расклад при условии, что господство в воздухе прочно удерживает противник…

За ночь слегка подморозило, грязь затвердела, а лужи схватились тонкой корочкой льда. А вот канонада поутру стала вроде бы чуть слышнее. Немец наших за ночь потеснил, или что-то типа того?

Я зевнул и, подойдя к торчавшему во дворе колодезному срубу, покрутил ворот с глухо гремящей и скрипящей на утреннем морозе цепью и вытянул из колодца наверх ведро ледяной воды. Поставив ведро на край сруба, ополоснул заспанную физиономию. Бриться нам сегодня было, похоже, совсем некогда.

Наш связной уже прямо-таки пританцовывал от нетерпения (а может, и от холода – кожанка не самое лучшее одеяние при минусовой температуре) возле своей таратайки, когда на крыльце наконец появились оставшиеся двое из нашей, вызванной в штаб троицы. Увидев ведро, они подошли ко мне и тоже наскоро умылись.

– Федор, – представился один из них.

– Крузанов Петр, – сказал второй, пополоскав рот и сплюнув воду на землю.

– Потеряхин, можно Андрей, – сказал я в ответ.

Типа, познакомились…

Мотоциклист удовлетворенно взгромоздился на свой ПМЗ, после чего велел нам «не телиться, а пулей в штаб, к комбату». Затем он с третьей попытки завел мотоцикл и уехал, завоняв двор выхлопными газами. Ну а мы пошли пешком, благо до штаба было недалеко.

Когда мы вышли на сельскую площадь, я увидел, что со вчерашнего вечера там кое-что изменилось.

У медпункта шла деловитая суета. У тамошнего крыльца стояли грузовик «ЗИС-5» с тентом и длинный сине-белый автобус «ЗИС-16» с красно-белыми крестами на бортах. Очень серьезные медсестры и пара санитаров (я заметил, что у некоторых из них белые халаты были довольно густо запачканы кровью, явно чужой) поднимали в кузов грузовика носилки с неподвижными тяжелоранеными, а в автобус через открытую переднюю дверь другие сандружинницы заводили под руки обмотанных свежими бинтами «ходячих». Раненых было человек тридцать, не меньше. Похоже, ночью в округе действительно происходили какие-то, как пелось в одной старой песне, «большие дела»…

А у штабной избы нашего батальона в этот же самый момент собрался неслабый «ареопаг».

Кроме уже знакомых мне мотоциклета и броневика «БА-20» возле штаба стояли гудящие на холостых оборотах длинный, черный «ЗИС-101» и заляпанная грязью, камуфлированная в два оттенка зеленого цвета потертая «эмка» со светомаскировочными чехлами на фарах.

И возле машин стояло несколько довольно больших чинов.

В центре композиции выделялся некий рослый, пузатый, краснолицый тип в белых бурках, синих галифе с лампасами, каракулевой папахе и щегольской светло-коричневой меховой бекеше, под которой просматривался воротник кителя с генерал-майорскими звездами на красных петлицах. Генерал что-то громко говорил окружающим, широко открывая рот.

Вокруг него стояли пятеро – немолодой, мордастый пехотный майор мрачного вида в мятой шинели и шапке-ушанке, какой-то чернявый и тощий горбоносый тип, похожий на еврея, в круглых очках и командирской фуражке. На петлицах его новенькой шинели я рассмотрел две шпалы, а на рукавах – красные звезды (стало быть, батальонный комиссар и, похоже, из запаса).

Также генералу внимали знакомые мне по вчерашнему дню комбат Брыкин и «многостаночник» Кадин. Оба были в практически одинаковых, щегольских шинелях, только капитан по-прежнему носил фуражку, а Кадин «шапку-финку» для комсостав РККА. Пятым был некий хорошо одетый старлей, который держался чуть в стороне от основной группы. Похоже, это был генеральский адьютант или что-то типа того.

Пехотный майор и наш капитан держали перед собой раскрытые планшеты с крупномасштабными картами и даже делали там какие-то карандашные пометки. Чернявый комиссар просто внимал начальству, слегка разинув рот, а генерал, помогая себе жестикуляцией, что-то втолковывал им всем практически на грани крика. Во всяком случае, я достаточно четко расслышал слова «командующий армией», «раком» и «ноги из жопы выдерну». Похоже, товарищ генерал этим утром был не в самом лучшем расположении духа.

Мы, трое, подошли к командованию. Попросили у товарища генерала разрешения обратиться к товарищу капитану и, после того как он милостиво разрешил, отдали честь и доложили о «прибытии по вашему приказанию».

– Ждите в штабе, товарищи, – ответил нам Брыкин и махнул рукой в сторону знакомой избы. Мол, пока не до вас.

Мы отошли в сторонку и встали у крыльца, рядом с мотоциклистом, которому опять явно было холодно.

Дальнейшие генеральские ебуки нам были слышны неотчетливо, но лично я постепенно начал понимать суть возникшей проблемы. Похоже, генерал был командиром дивизии и делал выволочку командиру и комиссару одного из своих полков, а заодно и нашему комбату.

Ну а раз товарищ генерал все время ругался матом – этой ночью случилось явно что-то нехорошее.

Разговор начальства продолжался еще минут пятнадцать.

– Взять и к вечеру доложить! – внятно рыкнул генерал и пошел к машине. Семенивший впереди начальства старлей распахнул перед ним дверь, генерал взгромоздился на заднее сиденье, «ЗИС-101» развернулся и, колыхаясь на ухабах, уехал в сторону восточной окраины села.

Брыкин и пехотный майор сложили карты в планшеты и поговорили еще немного. Затем майор со своим комиссаром сели в «эмку» и тоже уехали.

После этого наш капитан на пару с лейтенантом Кадиным двинулись к избе.

– За мной, – приказал Брыкин, и мы вошли в избу. Вслед за нами вошел и мотоциклист, которому было явно некомфортно на улице – он сразу же расположился на лавке, поближе к печке.

В знакомой избе ничего не изменилось, и вчерашний бардак оставался прежним. Даже из пишмашинки торчал тот же самый лист бумаги.

– Так, – сказал Брыкин, сняв фуражку и разложив на столе вынутую из планшета карту-трехверстку: