Создатели небес - Фрэнк Герберт Страница 25

Келексель нажал белую кнопку далеко слева.

На овальном экране возникла толпа людей; фигуры были в четверть настоящего размера. Чувство безумного возбуждения исходило от них, передаваясь по ячейкам сенсоцепи. Рут сидела прямо, напряженная, точно стрела, чувствуя, что ее захлестывает волна такого же возбуждения.

— Ты чувствуешь переживания существ на экране, — пояснил Келексель. — Если они чересчур сильны, уменьши их этим регулятором. — Он повернул диск на подлокотнике кресла. Возбуждение спало.

— Это все по-настоящему? — спросила она.

Толпа переливалась всеми цветами. Одежда была такой, как носили в древности, — синяя, красная, грязные лохмотья на руках и ногах, редкие проблески пуговиц и эмблем, треуголки на некоторых из мужчин, красные кокарды. Зрелище было до странного знакомым, и Рут окатила волна страха. Тело ожило, в венах гулко запульсировали призрачные воспоминания прошлого. Внутри она ощутила неистовый барабанный бой.

— Это все по-настоящему? — требовательно спросила Рут, повысив голос.

Толпа пришла в движение, побежала, топая по брусчатой мостовой. Из-под длинных платьев женщин мелькали смуглые ноги.

— По-настоящему? — спросил Келексель. — Какой странный вопрос. Пожалуй, в каком-то смысле да. Это происходило с туземцами, такими же, как ты. По-настоящему — как странно. Такая идея никогда не приходила мне в голову.

Теперь толпа бежала через парк. Келексель нагнулся через плечо Рут, разделяя ауру, созданную ячейками сенсоцепи. На него нахлынул запах влажной травы, едкий смолистый аромат кипарисов, резкая вонь вспотевших от напряжения туземцев. Центр экрана сфокусировался внизу, на бегущих ногах. Они со стремительной настойчивостью уносились прочь, по коричневым дорожкам, по траве, сбивая желтые лепестки цветочного бордюра. Влажный ветер, бегущие ноги, облетевшие лепестки — в этом движении чувствовалась особая притягательность.

Камера отъезжала назад, назад, назад. В центре сцены оказались мощеные улицы, высокие каменные стены. Люди бежали по направлению к серым выщербленным стенам. В толпе кое-где начала поблескивать сталь.

— Кажется, они собираются штурмовать крепость, — сказал Келексель.

— Бастилия, — прошептала Рут. — Это Бастилия.

Открытие загипнотизировало ее. Перед ней разворачивалась настоящая картина взятия Бастилии. Не важно, какое сегодня было число; здесь, в ее чувствах, было четырнадцатое июля тысяча семьсот восемьдесят девятого года, и справа в толпе маршировала организованная колонна солдат. Слышалось цоканье копыт по каменной брусчатке, грохот пушечных лафетов, хриплые крики, брань. Транслятор пантовива исправно переводил все на английский, Рут так попросила.

Она вцепилась в подлокотники кресла.

Внезапно Келексель протянул руку и нажал серую клавишу слева. Картина померкла.

— Я хорошо помню эту историю, — сказал Келексель. — Одна из лучших постановок Фраффина, — он коснулся волос Рут. — Теперь ты понимаешь, как работает пантовив? Здесь фокусировка, — он передвинул руку, показывая. — Здесь напряженность. Он очень прост в управлении и доставит тебе много часов удовольствия.

«Удовольствия?» — подумала Рут.

Очень медленно она обернулась, глядя на Келекселя. В ее глазах был ужас. Взятие Бастилии: постановка Фраффина!

Имя Фраффина было ей знакомо. Келексель объяснил, что делают на режиссерском корабле.

Режиссерский корабль!

До этого момента она не вникала в смысл названия.

Режиссерский корабль.

— Меня зовут мои обязанности, — сказал Келексель. — Наслаждайся пантовивом.

— Я думала… ты собираешься… остаться, — проговорила Рут. Внезапно ей расхотелось оставаться один на один с пантовивом. Машина показалась манящим ужасом, предметом созидающей действительности, который может открыть массу запретных вещей, которой Рут не сможет противостоять. Рут чувствовала, что явь пантовива может обернуться пламенем, готовым сожрать ее. Пантовив был дикой, могущественной, опасной машиной, и Рут ни за что не смогла бы ни управлять им, ни принудить себя использовать его.

Рут взяла Келекселя за руку, заставила себя улыбнуться.

— Пожалуйста, останься.

Келексель заколебался. Приглашение на лице игрушки было ясным и привлекательным… Но Инвик, подключая Рут к пантовиву, заронила в голову Келекселя ворох новых мыслей, от которых он никак не мог избавиться. Он ощутил пробуждение ответственности, вспомнил о Расследовании. Инвик, врач, странно бесстрастная и немногословная, вполне могла быть слабым звеном в организации Фраффина. Келексель чувствовал настоятельную потребность попробовать этот путь.

— Сожалею, — сказал он. — Я должен идти. Вернусь, как только смогу.

Рут поняла, что не сможет заставить его остаться, и отошла назад, глядя на воплощенное искушение, которым была машина. Она услышала, как Келексель вышел, и осталась наедине с пантовивом.

Через некоторое время она сказала:

— Текущая история. Последняя постановка.

И нажала нужные клавиши.

Овальная сцена стала почти черной, с мерцающими по краям желтыми звездами. В центре появилось пятнышко голубого света, замигало и стало белым, и внезапно на экране возник мужчина, бреющийся перед зеркалом опасной бритвой. Она открыла рот от удивления. Это был Энтони Бонделли, адвокат отца. Она затаила дыхание, пытаясь усмирить ужасное чувство неловкости оттого, что подглядывает.

Бонделли стоял спиной, но она видела отражение его лица в зеркале. Лицо было очень смуглым, с двумя крыльями гладких черных волос, зачесанных назад с высокого узкого лба. Под носом с широкими ноздрями — узенькие, в ниточку, усики и маленький рот. Подбородок был широким, никак не вяжущимся с остальными чертами узкого лица — раньше она никогда этого не замечала. Он прямо-таки лучился ленивым самодовольством.

Раздался неотчетливый крик. Бонделли перестал бриться, наклонил голову набок. Затем повернулся и крикнул в открытую дверь:

— Похоже, пришел разносчик газет. Скажи Джуниору, пусть возьмет одну.

Он возобновил бритье, бормоча:

— Если уж в этом городишке что-то называют «экстраординарным», значит, должно быть нечто серьезное.

Он повысил голос:

— Мардж! Включи радио! Может быть, успеем застать выпуск новостей.

Рут вдруг внезапно почувствовала запах, сопутствующий сцене. Сначала это был влажный аромат мыла, разумеется, теперь его перекрыл запах жарящегося бекона. Реализм происходящего заставил Рут застыть в кресле. Она чувствовала, что должна сидеть тихо-тихо, а не то Бонделли повернется и обнаружит, что она шпионит за ним.

Через некоторое время женщина в халате с китайским рисунком появилась в двери ванной. Она читала газету.

Рут охватило внезапное предчувствие; она хотела выключить пантовив, но не хватило сил сдвинуться с места. Мардж Бонделли выглядела приятно знакомой, со своей белокурой косой, заколотой вокруг круглого лица. Сейчас лицо выражало глубокое потрясение.