Очертя голову, в 1982-й - Борис Карлов Страница 25

— Успел? — сказал я укоризненно.

— Так, ерунда, двадцать капель. Со вчера осталось.

Выяснилось, что шесть лет назад у нас со вчера осталось:

— две «Алазанской долины»;

— сабонис «Столичной»;

— бутылка армянского коньяка, которую Котов уже начал.

Общими усилиями мы вспомнили, что изобилие объясняется щедростью Веры Дансевой, которая вчера, шесть лет назад, получила хорошие деньги в «Интуристе». Больше я не буду употреблять фразу «шесть лет назад», потому что это неправильно.

Дима бегал и суетился.

— А где же Сева? Надо было за ним заехать, вы мимо проезжали. Помните где его искать в Университете?

— Не надо его искать, — возразила Вера. — Пока не надо.

— Почему?… — удивился Котов.

Ответа не последовало.

Мы расселись — я на кровать, Вера на единственное в комнате кресло. Никаких излишеств вроде видео, стерео и новой мебели здесь ещё не было.

— Проснулся — чувствую, башка трещит. Но, как-то не так, по особенному, — рассказывал Котов о своих новых ощущениях. — Пока не открыл глаза, думаю: всё, думаю, кранты, новая стадия…

Под гул котовской болтовни мы с Верой, потягивая слабенькое розовое вино, смотрели друг на друга. Я — с надеждой, она — с улыбкой. Я вопросительно поднял брови, она (!!!) медленно кивнула ресницами.

Я залпом выпил стакан и прервал Котова:

— Дима, сейчас, когда ты молодой и здоровый, каждый глоток водки это шаг в могилу. Короче, не теряй голову.

— У тебя есть шанс притормозить вовремя, — поддержала Вера.

— На себя бы посмотрели, — ответил Котов.

Я посмотрел на Веру, и в мою голову закралось одно смутное подозрение. И это подозрение медленно пронзило меня ужасом.

Нежданно-негаданно позвонил Петрушка. Пожаловался на головную боль и на то, что забыл здесь вчера свои очки. Ему придётся задвинуть лекцию и приехать.

После этого даже Котову стало окончательно ясно, что Петрушка остался.

— Может, у него всё переменилось в лучшую сторону? — сказал я.

— Струсил, — приговорил Котов.

— А вдруг ему что-то помешало? — сказала Вера.

Петрушка вошёл в комнату и, шаря близорукими глазами в поиске своих очков, хмуро поинтересовался:

— Почему вы трезвые?

Котов, открывавший ему дверь, зашёл следом и на повышенном тоне произнёс:

— Сева, это ты?…

— Нет, это не я.

Если бы он знал цену этой своей реплики!

Петрушка нашёл очки, ему нужно было ехать обратно, и он в нерешительности остановился. Его мутило после вчерашнего, но развернуться и уйти было бы невежливо.

— Слушай, Дансева, тебе сегодня надо было на какую-то важную встречу, по работе. Проспала что ли?

Вера забавно поморщилась.

— Ладно, пойду, пока. Странные вы какие-то сегодня.

И Петрушка ушёл. А мы остались. Этот день закончился для нас ничем. Нам было нечего сказать друг другу, никто из нас не имел плана на будущее. Ещё вчера казалось, что стоит вернуться назад и начать сначала, как сразу откроется тысяча счастливых возможностей, а каждый поступок будет эффективен и точен. Мы думали, что будущее надёжно в наших руках.

На деле мы позорно растерялись. Котов лепетал что-то невразумительное по поводу предстоящего подорожания золота и спиртных напитков, что на этом деле можно будет хорошо нагреть руки. По молодости лет, или от пережитого потрясения, он начал быстро косеть. Я сказал, что всем нам нужно какое-то время, чтобы адаптироваться и хорошенько всё обдумать.

А потом мы с Верой ушли.

Я, кажется, сказал, что этот день окончился для нас ничем? Глупости. Мы с Верой пошли ко мне домой. Мы пили чай и смотрели телевизор, передачу «Сельский час». Я слегка дрожал и много курил, до тошноты. А потом, когда все передачи кончились, Вера легла в мою постель, и мы оплели друг друга руками и ногами. То, что произошло дальше, естественно и прекрасно, потрясло меня до глубины души: третьего сентября 1982 года Вера была девственницей.

Утром мы сходили на Пушкинскую и перенесли ко мне оттуда кое-какие, необходимые моей будущей жене, вещи. Её бабулю мы уболтали, поклявшись, что всё будет по закону, как полагается. Эта замечательная бабуля знала меня ещё со школы и, как мне показалась, была довольна, что всё так складывается. Отца у Веры никогда не было, а мать три года назад удачно вышла замуж и исчезла из поля зрения.

Вернувшись домой, мы начали по-новому обустраивать нашу комнату. Наверное, в этот день я был счастлив как больше никогда в жизни.

Из записок Веры Дансевой

В этот день я искренне хотела стать хорошей женой, хозяйкой и даже, может быть, матерью. Карлов много курил, суетился, строил планы на будущее, вроде приобретения отдельной квартиры, где будет рай.

Я включилась в эту игру, хотя уже с первых минут пробуждения в своей рискованной молодости почувствовала главное…

Вечером мы снова легли вместе, и я снова была ласковой и любящей женой.

На следующий день утром я пошла в вонючий «Интурист» и уволилась. Сказала, что выхожу замуж за финна и уезжаю. Они там все от страха чуть не обделались.

Карлов ждал меня на лавочке в сквере. Когда я вышла из «Астории», он поднялся и пошёл навстречу. Второй день он дурел от счастья. А я любила его как брата.

Моё материальное положение оказалось очень даже недурным: более тысячи рублей и двести долларов. Интересно, существуют ли у меня какие-нибудь долги или обязательства? Надо спросить у Петрушки, о чём трепалась у Котова.

Моего мужа не покидало ощущение праздника, и я предложила пойти в ресторан. Можно было расположиться прямо здесь, даже в валютнике, но мне хотелось уйти отсюда поскорее. Один штрих всё же успел испортить настроение: в стороне, неподалёку от входа в «Асторию», я разглядела Банана. Он стоял в компании фарцовщиков и часто, по-деловому, сплёвывал под ноги. Я схватила Карлова и потащила дальше от этого места.

Нашу помолвку мы отметили в «Метрополе». Нажрались икры и надулись шампанским словно разбогатевшая вдруг деревенщина. Выходили танцевать танго, фокстрот и ламбаду, хотя танго и фокстрот никто из нас до этого ни разу в жизни не танцевал, а ламбады человечество ещё не знало. Страшно вспомнить. Потом ночью в обнимку и с хохотом тащились домой по безлюдному Невскому. Ввалившись в квартиру, мы устроили посреди комнаты такую бесстыдную любовную корриду, что посуда в серванте тряслась и звенела, кажется, на весь дом.

Как Дима неожиданно удивил самого себя, а ещё больше своего приятеля В. Степанова

Свою новую жизнь Котов начал с того, что забрал документы с рабфака института рыбного хозяйства, который, оказывается, начал посещать. Родители уже убыли в Монголию и давления, понятное дело, не оказывали. Он был свободен, по его собственному выражению, «как сопля в полёте».