Таких не убивают - Кир Булычев Страница 25

В том была некоторая логика. Вернее всего, у Сони и Алены не так много друзей — они образовывали некий замкнутый мирок: две подруги и несчастная любовь одной из них. Или обеих?

А Лида — это новое приобретение, это свежо в памяти, это — рядом. Лидочка — нечто, объединяющее Соню с Татьяной Флотской. Ей по крайней мере не безразлично то, что произошло.

— А когда это случилось?

— Можно, я к тебе приду? А то я на улице, совсем окоченела, у меня ни одной силы не осталось.

— Хорошо, иди, — согласилась Лида и стала объяснять дорогу.

Соня пришла через пять минут — видно, звонила с Тишинской площади, от аптеки. За это время Лидочка успела снова позвонить Алене, однако там уже никто к телефону не подходил. Потом она стала звонить Шустову, но на работе он еще не появлялся. Пришлось смириться и надеяться на то, что Андрей Львович вскоре сам объявится — хотя бы из профессиональной любознательности.

И тут пришла Соня.

За прошедшие часы она постарела лет на десять. По красным пышным щечкам побежали лиловые ниточки вен, веки распухли, и под глазами образовались мешки. Кожа была сизой, как у алкоголички. Наверное, у Сони какие-то нелады с обменом или почками…

— Слушай, дай чего-нибудь выпить, — попросила она с порога. — Я так больше не могу.

Лидочка провела Соню в большую комнату, хотя таких вот дневных гостей принято принимать на кухне, но на кухне было холодно. Соня уютно устроилась на диване, а Лида достала из буфета початую по какому-то давнему поводу бутылку коньяка. Она налила коньяк в рюмку, потом пошла на кухню, чтобы нарезать сыр и взять крекеров, а когда вернулась, увидела, что Соня наполняет вторую рюмку.

— Прости, — сказала Соня, — это, наверное, подозрительно смотрится, но я, в принципе, непьющая. Это у меня шок.

— Ничего, ты только закуси. А я тебе сейчас сделаю кофе. Или чай?

— Кофе, растворимку, и покрепче. — А когда Лидочка уже была на кухне, ставила чайник, то услышала: — Сахару два куска!

Соня постепенно оживала.

Кофе они пили вместе, у Сони перестали дрожать пальцы. Она уже обрела способность рассказывать о том, что же произошло. Правда, время от времени сама подливала себе коньяк.

Оказывается, она застряла у Татьяны Иосифовны, они смотрели телевизор, потом снова ругались.

— Ну, ты понимаешь — мы с ней как кошка с собакой, но довольно давно знакомы… Нас Аленка объединяет.

Тут Соня сделала паузу и тихо сказала:

— Объединяла.

Это изменение времени снова вызвало слезы, и Лидочка побежала за валерьянкой.

Не дозвонившись Аленке с вокзала, Соня приехала на Васильевскую и сначала позвонила в дверь. Было уже больше десяти.

«Ага, я в это время сидела у Шустова», — поняла Лида.

Когда никто на звонок не откликнулся, Соня открыла дверь своим ключом.

— Понимаешь, я, честное слово, не подозревала. Я, конечно, все время беспокоилась, но чтобы так на самом деле случилось — это я и представить себе не могла. Честное слово!

— А она пыталась покончить с собой раньше? — Лидочка вспомнила, что об этом Татьяна Иосифовна говорила вчера на даче.

Соня ответила не сразу — Лидочка поняла, что ей сейчас неловко чем-то обидеть погибшую подругу, словно прошлые попытки самоубийства были постыдными поступками.

— Конечно… у нее были попытки. Но они были ненастоящие. Она никогда не принимала смертельную дозу. У нее срабатывало чувство самосохранения. Она сама вызывала «Скорую».

— Извини, что я тебя перебила.

Кофе был каким-то железным на вкус — и Лидочке вдруг показалось странным посмотреть на себя со стороны: вот она сидит, кладет в кофе сахар, хрустит крекером — они обсуждают смерть молодой женщины, а из кухни тянет холодом, потому что комендант Каликин не вставил еще разбитое пулями стекло во вторую раму. Бред какой-то, а не жизнь! И на улицах совершенно не убирают… Бежать бы отсюда.

— Я вошла. А шторы закрыты. Алена любила полумрак, для нее яркий свет — пытка. Она как пантера — сидит в полумраке, а глаза сверкают… сверкали. Ужасно, когда надо поправлять себя. Ты понимаешь, я ей глаза закрыла, я не могла, чтобы она на меня смотрела. Глаза закрылись, а все лицо как мрамор — твердое и ледяное. Куда холоднее, чем температура в комнате. Ты не задумывалась о таком феномене — почему покойники холоднее, чем воздух?

Лидочка пожала плечами.

Она этого не знала.

— У нее однокомнатная квартира. Хороший дом, между сталинским и хрущевским, еще кирпичный, и кухня восемь метров, но одна комната… Прости, куда-то язык мой меня увел…

Соня высморкалась и допила кофе.

— Еще сделаешь? А то у моего организма странная особенность — как только случается несчастье, мне сразу хочется спать. Представляешь!

За второй чашкой Соня снова рассказала, как она вошла в комнату и увидела Алену на диване, рука свесилась… Она, видно, хотела набрать номер, но не успела — и умерла.

— Умерла… я никогда не привыкну к этому слову.

Лидочка молчала — Соне лучше было выплакаться.

Неожиданно Соня переменила тему:

— А как он смел так со мной разговаривать? Представляешь — они приехали, я чуть живая, вот-вот в обморок грохнусь. А он со мной разговаривает, будто я Алену зарезала. Ты понимаешь?

Лидочка поняла, что, вернее всего, эти обвинения направлены в адрес ее милицейского приятеля Шустова.

— У него такая работа — подозревать, — сказала Лидочка. — В принципе, они обыкновенные люди.

— Послушала бы тебя Татьяна, — усмехнулась Сонечка, — для нее любой мент или гэбист — преступники. А для них — мы преступники. У нас полдержавы сегодня преступники, а полдержавы — завтра. Чудо из чудес! Впрочем, этот лейтенант мог бы сначала поговорить, а потом допрашивать.

— Он тебя там допрашивал?

— Фактически допрашивал. Словно он инквизитор, а я — Джордано Бруно или Галилей. Отвратительное чувство.

— Так о чем он спрашивал?

— Сначала накинулся на меня, почему я ее трогала? Ну я ему постаралась объяснить, что я была в истерике, что я сначала вызвала «Скорую», а потом мне показалось, что Аленка еще оживет, — ну как ему объяснить, что я не очень соображала? Мне все казалось, что она еще оживет, что она в шоке! Я ее попыталась раздеть, потом одеялом накрыла, чтобы ей теплее было. Ну неужели это не понятно?

— По инструкции, наверно, нельзя мертвых трогать, — сказала Лидочка.

— Какая, к черту, инструкция, когда передо мной моя лучшая подруга и я не могу поверить, что ее нет! Я же ее звала, я ей искусственное дыхание хотела сделать — ты скажешь, что я дура? Я не дура — у меня нет ближе человека, это все равно что половина меня самой умерла.