Заговор "Королей" - Георгий Пушнин Страница 24

— Не говорил я, — быстро отреагировал Гоша. — Ничего такого не говорил.

— Хорошо, я принимаю тебя на работу. Начинаешь сегодня в десять, — сказал Пушкин Марине, не обращая внимания на Гошу.

— Он принимает меня на работу. — Марина отчетливо произносила каждое слово. — Только послушайте — он меня принимает. А меня ты спросил?

Пушкин отодвинул Гошу одним элегантным, едва заметным жестом, как умел только он. Моисеев отступил на несколько метров и застыл в ожидании.

— Сейчас без пяти девять, и у меня совещание, — обратился Пушкин к Марине тоном, не терпящим возражений. — В десять этажом выше начнутся переговоры. Моисеев тебе все объяснит. Марина, — он смягчил тон, — я потрясен, что вижу тебя здесь. И я очень многое хочу тебе сказать. Давай сделаем это немного позже. Ведь ты и сама понимаешь, что не должна уезжать просто так, как делала это всегда. Уехать, исчезнуть, раствориться… А знаешь, что я сделаю?

Пушкин протянул руку и забрал у Марины сумку.

— Твой паспорт здесь? — серьезно сказал он, расстегивая внутреннее отделение сумки.

— Что ты делаешь? Глазам не верю! — Марина была по-настоящему растеряна. — Ты не имеешь права.

— Останови меня. В этой стране иностранцы никогда не выходят на улицу без паспорта… Конечно, вот он.

Пушкин изъял паспорт и вернул сумку Марине.

— Увидимся в десять. Тогда и получишь документы.

В тот же день в центральный офис «Каскада» был направлен запрос с данными Марины Чернявской и описанием обстоятельств найма. Требовалась обычная процедура проверки, принятая в отношении всех сотрудников корпорации. К вечеру в Эль-Таре получили ответ: претензий к кандидатуре Марины Чернявской не было. Пушкин представил себе, как начальник службы безопасности доложил Илье (Пушкин знал, что он всегда и все докладывает Чернявскому) о появлении в Эль-Таре бывшей супруги. То, что она была женой советника президента корпорации, они должны были раскопать мгновенно. Интересно, Илье уже все равно? Наверняка. Они много лет не говорили о Марине.

Вечером Пушкин и Марина сидели за маленьким столиком с красной вышитой скатертью в самом уютном ресторанчике Эль-Тары. На столике вздрагивал легким пламенем фитилек, накрытый резной стеклянной лампой. Перед ужином Пушкин получил из Москвы ответ на запрос по поводу Марины, но, право, это потеряло смысл. Петр накрыл ладонью изящную руку Марины, и пламя замерло, вытянувшись в светящуюся струйку. Кто-то невидимый тронул струны гитары, и ожило фламенко. Потом Марина пригласила Пушкина к себе.

Она снимала квартиру в двух кварталах от отеля. Симпатичный, хоть и небольшой пентхаус — оплата этой квартиры входила в условия контракта, пояснила Марина, — колыбель над сияющим россыпью вечерних огней городом. Звездный провал океана, дальний фейерверк — кто-то готовится к карнавалу или просто беспричинно радуется жизни. Марина сняла серый строгий костюм (оказалось, что он надет почти на голое тело) и нырнула в подсвеченный квадрат небольшого бассейна посреди квартиры. Марина дразнила его: перевернувшись в воде, она расположилась на ступенях бассейна и смотрела на Петра снизу вверх с откровенным вызовом. Он приготовил ей множество упреков — Пушкин был просто человеком, и у него хватало времени на изобретение мысленных диалогов, а главное — монологов. Когда-то эти сценарии казались ему почти реальностью, сейчас — почти фантазией.

Обманчивая невинность — вот в чем секрет ее обаяния. Обманчивая невинность плескалась у его ног и манила к забвению. Сколько, бы времени ни прошло, он знал и помнил ее тело. Он мог с закрытыми глазами вылепить это тело из воздуха — из собственных желаний.

Сейчас его Марина играла чью-то роль, которая ей, впрочем, шла: он не мог не отметить этого. Пушкину оставалось принять новые правила, избавиться от одежды и на глазах бесстыжих звезд упасть в ее бездонность. И хотя он боялся за кубинскую сигару, которая могла остаться одна в боковом кармане пиджака, иные мысли уже обволакивали его… Через столько лет они снова сантиметр за сантиметром — легкие ноги, бедра, вверх к груди с рубиновыми сосками, к шее, губам, и снова вниз, — медленно и подробно узнавали друг друга; так, должно быть, реставраторы работают с полуосыпавшейся бесценной мозаикой. Но всё следовало восстановить: ощущения, запахи, звуки, особый ритм дыхания, приближающегося к последнему немому крику. И вот ведь странность — оказывается, ничто не пропало, все это время дремало где-то глубоко внутри под грузом обид и обломками надежд, под чужими запахами, вскриками, дыханием.

Утром он подумал, как давно не просыпался рядом с Мариной. На океанском горизонте восходящее солнце прорезало слепые небеса и пробиралось в город, с каждой секундой захватывая его все больше. Марина прижималась к Петру всем телом, и он начал потихоньку гладить ее, чтобы разбудить, потом — настойчиво целовать. Марина хмурилась, отмахивалась, что-то шептала: она не привыкла рано вставать. Пушкин вспомнил испытанный способ — сварить убойный кофе, не меньше четырех ложек на турку, и держать чашку перед носом Марины, пока она не пробудится к жизни. Все закончилось, как и прежде, в те далекие дни: они снова, утратив ощущение времени, растворились друг в друге…

— О боже, мы опаздываем! — подскочил Пушкин.

— Это от нас не зависело. У нас не было выбора. Утренняя любовь — это как закон всемирного тяготения, только в другую сторону. Но отменить-то нельзя, остается подчиниться, — ответила Марина, посмеиваясь.

— Напомни, чтобы я рассказал об этом представителям Военного конгресса. — Пушкин лихорадочно, путая петли, застегивал рубашку.

Марина в это время рыскала в поисках своей одежды, разбросанной по всей квартире.

Разумеется, они опоздали. Прибыли на совещание, на ходу ликвидируя остатки беспорядка в одежде. Так что посеять подозрения у присутствующих удалось. В прежней жизни, до того как стать окончательно государственным человеком, Петр Пушкин называл это «дразнить гусей». В этот раз получилось: у всех отвисли челюсти.

— Прошу извинить, — сказал Пушкин, — на улице такие пробки.

В перерыве он подошел к Гоше Моисееву и попросил его устроить переезд Марины в гостиницу. Все-таки работа сейчас — главное, а до карнавала, означавшего в Эль-Таре вселенский перерыв, оставалось всего ничего.

Марина оказалась отличной переводчицей. Способности к языкам — это тоже от мамы Лоры, думал Пушкин, забывая спросить, где же теперь эта удивительная женщина. Вот ведь ирония — мама Лора, фактически разрушившая его жизнь, сейчас отодвинулась на тридцать пятое место. Никто о ней даже не вспоминает.

* * *

Их план состоял в том, чтобы не строить никаких планов, а просто отправиться в порт, арендовать понравившуюся яхту и выйти в море. С утра Пушкину позвонил президент Домингин, несколько озадаченный. Спрашивал, не кажется ли Петру, что в России происходит нечто странное. Может, обсудить это на досуге? Да нет особых странностей, ответил Пушкин, наблюдая, как Марина натягивает шорты и оценивает результат в большом зеркале. На диване валялась раскрытая спортивная сумка — они собирали вещи для прогулки. Какие странности? Президент ССР объявил выборы — а разве кто-то сомневался в демократических ориентирах России? Да, Пушкин слышал про Кольцова. Прискорбно. Нет, сомнения, расследование уже ведется, и оно расставит все точки над «i» в этой истории. Не уверен, что это имеет хоть какое-то отношение к переговорам в Эль-Таре. Корпорация «Каскад»? На эту тему можно только сказать, что в корпорации все полны уверенности в успехе проекта «Кориолан». Кстати, когда Фернандо Мануэль поставит свою священную подпись под необходимыми документами? Поужинаем? — спросил Домингин. На предложение президента не отвечают отказом. Но Пушкин отказал: друг, ты должен понять, у меня уважительная причина. Передай горячий привет своей причине, рассмеялся Фернандо Мануэль, и жду тебя вместе с причиной на обед в конце карнавала. Надеюсь, вам хватит недели, чтобы надоесть друг другу?