Вокруг света с киллерами за спиной - Сергей Синякин Страница 24

Куда только не занесет испуганного человека!

Илья Константинович уныло смотрел на расстилающуюся под самолетом рыжую саванну, изредка разрезаемую голубыми полосками рек и зелеными пятнами буйной растительности близ озер. Баобабы сверху казались небольшими кустиками, вокруг которых сновали игрушечные пятнистые .жирафы. Пару раз Илья Константинович заметил отдыхающих в тени львов. Около них краснели какие-то клочья, но рассмотреть их не удавалось из-за скорости самолета. Да может, это и к лучшему. Кто знает, чем они питаются, эти самые цари животного мира!

Вдруг на земле прямо по курсу самолета заклубилась рыжая пыль. Сначала Русскому показалось, что движется пылевая буря, но это оказалась не буря, а испуганное стадо антилоп, за которыми кто-то гнался. Летчик-негр восторженно завертел белками глаз, показал бване пассажиру большой палец и сделал вид, что вгрызается в собственную руку, причем сделал это так натурально, что Илью Константиновича прошиб холодный пот. Закончив с самоед ством, негр снова показал большой палец.

Теперь уже Русской поглядывал на негра с некоторой опаской, пытаясь сообразить, что чернокожий летчик все-таки хотел ему сказать. Негра с его старенькой «дакотой» Илья Константинович встретил в аэропорту. Негр кого-то привез, а Илья Константинович очень хотел улететь, причем ему было все равно, куда лететь, лишь бы подальше от пирамид. За пятьсот долларов негр готов был доставить его даже в Антарктиду, но Илья Константинович счел себя неподготовленным к климату южного материка и решил лететь в Найроби. Город этот понравился Илье Константиновичу своим названием и безопасной удаленностью от пирамид.

Уже в полете выяснилось, что негр не понимает по-русски, да и английский язык Русского он понимал с трудом.

Поэтому в полете они больше изъяснялись жестами, но даже этот интернациональный язык не всегда был понятен обоим.

Пейзаж был довольно однообразен, и Илья Константинович задремал. Проснулся, он от того, что «дакота» принялась выписывать в воздухе фантастические виражи. Негр что-то зло кричал, вцепившись в штурвал черными руками, и закатывал глаза, время от времени отчаянно проводя себя ладонью по горлу. Похоже было, что полет подходил к концу, а негр все-таки — как Русского предупреждали в Каире — оказался людоедом и готовился зарезать его, как только закончит ритуальный полет. Илья Константинович нащупал крестик за пазухой, сжал его в кулаке и принялся молиться, судорожно и бессвязно перебирая знакомые обрывки молитв. Ни одной из них Илья Константинович не знал до конца.

Мимо пролетела сияющая молния, горизонт снова вздыбился, и «дакота» устремилась в пронзительную синеву неба. Глядя вниз, Илья Константинович сначала заметил червеобразную дрожащую тень на земле, а потом разглядел узкую змейку вертолета, над которым сверкал диск вращающегося винта.

Их атаковали! Илья Константинович не был военным, он и в армии никогда не служил по причине врожденного плоскостопия и пупковой грыжи правого предсердия. Некоторые скажут, что такой болезни и нет вовсе, но ошибутся, потому что кому, как не родной матери Ильи Константиновича, было знать, чем именно болеет ее сын, которому пришло время служить в армии. Но даже не будучи военным, Русской понял, что вертолет преследует именно их, он даже понял, почему этот вертолет их преследует, но тут из-под вертолета снова вылетела огненная стрела, и она летела так, что даже сомнения не возникало — «дакоте» от нее не уйти. Тут и молиться стало поздно, воздух вокруг вздыбился, обшивка самолета стала расползаться, и негр за штурвалом вдруг заматерился, как показалось Русскому, по-русски, потому что все стало ясно без перевода. Самолет предсмертно взревел и устремился к земле.

«Вот гады, — подумал Илья Константинович. — Все-таки достали!»

С этой отчаянной мыслью он и потерял сознание и потому не видел, как самолетик разломился пополам при ударе об огромный баобаб, его самого выбросило из кабины и по высокой дуге швырнуло в густую траву…

А очнулся он от того, что рядом с ним кто-то стоял. Илья Константинович не сомневался: его пришли добивать убийцы, а потому глаза открывал медленно и неохотно. Открыв их, он увидел пигмея.

Пигмей был маленький, как и полагалось пигмею. У него была большая голова с курчавой копной черных волос, обвивавших небольшую берцовую косточку, ради украшения прилаженную над теменем, большие любопытные глаза и плоский нос с раздутыми огромными ноздрями, словно пигмей однажды учуял запах жареной антилопы, запомнил его и теперь так и скитается по саванне и лесам в поисках знакомого запаха. В нос пигмея было продето небольшое кольцо из желтого металла. Судя по внешнему виду, когда-то это кольцо было обручальным. На щеках пигмея белели длинные белые полоски, нанесенные в два ряда от ушей к подбородку.

Пигмей был голым, блестящим и сжимал в руке копье, сделанное из кости неведомого зверя.

Увидев пигмея, Илья Константинович облегченно закрыл глаза, расслабился и стал ждать, когда его начнут свежевать на жаркое. А чего еще ждать от дитяти африканского леса?

— Заблудился? — спросил по-английски пигмей. — Или от экспедиции отстал?

Голос у него в противоположность внешнему виду был зычным и по-мужицки хриплым.

Илья Константинович осторожно приоткрыл один глаз. Пигмей сидел на корточках совсем рядом, и, взглянув на него, Русской наконец-то понял смысл поговорки «на семерых рос, а одному достался».

— Дойч? — удивленно спросил пигмей. — Итальяно? Русской молчал. Теперь уже он молчал на всякий случай, если у этого африканского аборигена какие-то напряги со славянскими народами. Хотя какие разногласия могли быть у дикаря с цивилизованными людьми? Возможно было, пожалуй, лишь одно разногласие — дикарь планировал из цивилизованного человека сварить суп, между тем как цивилизованный человек мог согласиться разве что на шашлык, да и то после длительных уговоров.

— Идиш? — снова спросил пигмей и осторожно кольнул йайденыша в ягодицу копьем. — Живой хоть?

— Последняя фраза прозвучала с нескрываемым рязанским акцентом, что очень удивило путешественника.

— Живой, — с усилием отозвался он, с опаской ожидая дальнейших шагов аборигена.

— Русский? — Пигмей отбросил копье, встал на маленькие черные ножки и широко раскинул крошечные ручки. — Русский! Ну, идьи ко мне, Ванья!