Ночная охота - Юрий Козлов Страница 24

Антон решил, что в его теперешних обстоятельствах куда разумнее наслаждаться жизнью: теплом, утренним солнечным светом, хвойным шумом, возможностью обозревать с высоты окрестности. Тем более что все это может вскоре для него закончиться.

Антон вспомнил, как однажды спросил у своего школьного друга Бруно, чего тому больше всего в жизни хочется. «Лежать сытому брюхом вверх на солнце, — не задумываясь, ответил Бруно, — да чтобы самогона вволю, курева и баба рядом». Это, конечно, было неплохо, но Антон одним бы этим не удовлетворился. «А как же свобода, Бруно?» — спросил он. «В том и свобода, — ответил Бруно, — чтобы самогон, курево, жратва, бабы струились с неба, как солнечный свет».

Антон любил Бруно, но в глубине души знал, что тот откажется бежать с ним с поезда. В Бруно сосуществовали постоянное стремление к примитивным радостям жизни и столь же постоянное нежелание что-нибудь предпринять, пошевелить мозгами, потрудиться для достижения радостей более высокого порядка. Вернее, радостями более высокого порядка для него были радости еще более низменные и кровавые. В дни убийств и грабежей Бруно оживлялся, тогда как Антон, напротив, испытывал тоску и бессилие. Бруно вместе со всеми убивал, грабил, пил, жрал, кричал, что никому не позволит отнять у народа свободу-матушку, но как только устанавливался военный порядок, мгновенно тупел, снова превращался в свободное, жаждущее вместе с солнечным светом самогона, курева, жратвы и баб растение. Получалось, что свобода-матушка смотрела сразу в две стороны. В одну шел Бруно. В другую — Антон. Свободы-матушки доставало на всех.

Антон подумал: как бы там ни было, растительный Бруно пьет спирт на солеразработках; неравнодушный к собственной участи, почитывающий книжечки Антон стоит на дереве одной ногой в могиле.

И каждый из них свободен ровно настолько, насколько хочет. В этом заключались одновременно величие и изъян мира. Антон подумал, что, вероятно, мир можно насильственно улучшить, сделать же более справедливым — нет. Он ощутил привычную гордость за свою страну, всегда готовую отнять у него жизнь, но никогда — свободу.

Он попытался представить себе, как выглядела неведомая лягушка. Когда-то лягушки жили на болотах. Но с тех пор как на Земле не осталось неотравленных болот, в них обитали исключительно змеи — радиоактивно-электрические, светящиеся в темноте. Недавно среди ночи Антон забрался на холм перед болотом, посмотрел вниз. В ядовитом кристаллическом пару мерцали, перемещались, сплетались и расплетались зеленые, красные, золотистые, длинные и короткие светящиеся линии, кольца, зигзаги. Болотные змеи днем спали и только ночью выползали из нор и ям, треща электрическими разрядами.

Когда Антон учился в школе, кто-то притащил в спальню змею. Хотели сразу разрубить, облить керосином и сжечь, но понравилось исходящее от нее золотистое мерцание. Всю ночь змея освещала ровным светом темный угол. На следующую ночь свет стал слабее. Змее поставили воду и кашу, но она не притронулась, видать, питалась иной пищей, быть может, маленькими змейками. Она продержалась в темном загороженном углу неделю, потом сдохла, предсмертно вспыхнув, как перегоревшая лампочка. Три дня мертвую змею тыкали пальцами, она отзывалась довольно сильными ударами тока. Шкура ее оказалась грубее и жестче самой суровой наждачной бумаги. Когда электричество в ней иссякло, змею выкинули.

Антон так пристально всматривался в обе ведущие к красной проволоке тропинки, что на них стали мерещиться люди. Они продвигались подлыми перебежками, были отменно вооружены, все, как один, смотрели на сосну, в ветвях которой укрылся Антон. Похоже, они спорили: убить его сразу или взять живым? Антон сбился, считая их. Людей было больше, чем у него патронов. Похоже, его атаковала целая армия.

Тут кто-то отчетливо выругался под деревом. Антон увидел Золу, пытавшуюся отодвинуть притонувший во мху валун. Расставив ноги, упершись руками в валун, она стояла, как тогда у дерева. Только не было на сей раз сзади гнусного Омара, торопливо расстегивающего ширинку. У Антона закружилась голова — так стройна и прекрасна была Зола. Отчего же он ее не заметил?

Антон не заметил ее потому, что она пришла не по тропинке, а как он сам — со стороны обнесенной красной проволокой запретной зоны. Антон и прежде видел там примятую траву, но думал, что это звери. А это, оказывается, добрые люди срезали путь, плевать хотели на мнимую радиацию.

Зола наконец с урчанием отвалила камень, извлекла сумку. Если она ее сразу откроет, придется прыгать. Если сначала снимет городскую одежду, у Антона есть минутка в запасе.

Зола была в опрятном шерстяном платье, в черном пиджаке. Так одевались женщины, работающие в коммерческих конторах или в правительственных учреждениях. Она сняла пиджак, аккуратно свернула его, положила на мох. Завела руки за голову, стянула резинку с волос. Золотистые крашеные волосы рассыпались по плечам. Выгнув стан, Зола расстегнула пуговицы на платье, выскользнула из него, как змея из разорванного мешка. Теперь она была такой, какой ее хотел видеть Антон — в одних трусах, — длинная, гибкая, серокожая, с небольшими, однако явственно различимыми с дерева грудями. Пока Зола укладывала на земле платье, Антон пустился в опасный путь по качающейся ветке и теперь балансировал, изготавливаясь к прыжку, над самой крашеной головой Золы. Он удерживал равновесие из последних сил, вцепившись пальцами в какой-то подозрительно тонкий сучок. Порыв ветра, подумал Антон, и я, как осенний лист, лечу вниз.

Зола поставила неправдоподобно длинную ногу на камень, отлепила от бедра прикрепленный с помощью двух кусочков клейкой ленты стилет. Повертела задумчиво в руках, затем вдруг с дикой яростью почти без размаха всадила в ствол.

Антон вспомнил, как называется ароматическая жидкость, которую любят женщины, — духи. За время жизни на чистом воздухе у него необыкновенно обострилось обоняние. Он определил, что сегодня от Золы определенно пахнет другими духами.

Антон достал из кармана пистолет, снял с предохранителя. Чтобы приземлиться в намеченном месте — в непосредственной близости от Золы, — предстояло сделать несколько воздушных шагов по тонкой гнущейся ветке, ни за что не держась. Антон играючи сделал эти несколько шагов, пружинисто оттолкнулся от ветки. В это самое время Зола вдруг отступила в сторону, взялась руками за трусы. Антон понял, что свалится ей на голову, сломает шею. Ему пришлось уже на лету еще раз оттолкнуться от ветки ногой.

Это разрушило, уничтожило прыжок.

Антон больно, с хрустом ударился о землю ногами и почему-то локтем руки, в которой был зажат пистолет. Пистолет отлетел далеко в сторону. Антон вскочил, чтобы бежать за ним, но тут же упал на землю. Была сломана, в лучшем случае вывихнута стопа.

Зола, чиркнув в воздухе, как ножницами, серыми ногами, отскочила в сторону, моментально завладела пистолетом. В следующую секунду она стояла, расставив ноги, вжавшись спиной в ствол, твердо целилась Антону в лоб из им же вычищенного пистолета. Руки у Золы не дрожали, взгляд был безжалостен, как у змеи. Антон подумал, что целить ей надо ниже. Скорее всего, она промахнется. Но куда он денется со своей сломанной — вывихнутой? — стопой?