Миры Артёма Каменистого. S-T-I-K-S. Окаянный - Антон Текшин Страница 23

– Да уж, будет о чём ночью поразмыслить, – потёр я подбородок здоровой рукой. – Ты кто по профессии, не преподаватель ли часом?

– Не, – хмыкнул Шумахер. – Окончил, правда, питерскую Чернильницу, но работал в автосалоне – дорогие тачки лохам толкал.

Наш разговор прервал оживший интерком под потолком, который я сначала и не заметил:

– Внимание, отбой!

Я задрал голову и увидел небольшую камеру слева от динамика, угол обзора которой охватывал большую часть помещения. Какие же предусмотрительные здешние живодёры, однако. Интересно, у них на мониторах один из местных «сизых» сидит или грамотный человек?

Яркий свет в камере плавно начал тускнеть, как в вагоне поезда, но до полной темноты так и не добрался. Я пожелал словоохотливому Шумахеру спокойной ночи, дохромал до оставшейся пустой кровати и рухнул на матрас. Плечо всё ещё пульсировало болью, но мне сейчас было не до него. Нужно переварить свалившуюся на меня гору информации и придумать, как отсюда свинтить до того, как мне отрежут что-нибудь из нужного.

По палате разнёсся громкий храп – это Сыч, наконец, убрал подушку с лица, и перевернулся на спину. Всегда везло мне на таких соседей.

Я какое-то время задумчиво наблюдал сквозь стекло за бредущими на пересмену надзирателями, но, видимо, химия не прошла для организма даром – сморило и меня.

На этот раз кошмаров избежать не удалось. Сначала за мной кто-то гнался по тёмным бесконечным коридорам, затем я оказался в стерильной операционной, связанным и беспомощным. Сколько бы я ни дергался в путах, меня все плотнее прижимало к хирургическому столу, окружённому людьми в больничных масках. От адреналина кровь застучала в голове, а между тем одна из фигур, вооружившись блестящей пилой, склонилась надо мной, выбирая место, с которого лучше начать. Понимая, что второй попытки уже не будет, я рванулся душой и телом прочь…

И провалился в густую, липкую черноту.

Но способность мыслить на этот раз осталась со мной. К тому же, и места оказались знакомые – здесь мне уже довелось однажды побывать. Со всех сторон на меня злобно вытаращились немигающие алые глаза, будто я ненароком громко испортил воздух.

«Чего вы от меня все хотите!?»

Внезапно до меня дошло, что это не сон. Я прекрасно помнил себя, осознавал, что лежу на кушетке посреди современного концлагеря, но проснуться никак не мог. Что за бред, у меня снова обморок?

Глаза понемногу вроде бы стали приближаться. Не знаю, в темноте, подсвеченной лишь алым, трудно было судить о расстояниях, но они явно стали больше. Пронзительно заныло в затылке, как тогда, в деревне, когда за мной по пятам шла перерожденная тварь. Неужели…

Но тут меня, наконец, выплюнуло на свет божий, как косточку от вишенки – далеко и без мякоти. Я очнулся весь мокрый от холодного пота, сердце истошно колотилось об рёбра, а на губах стоял отчётливый привкус крови, стекающей из носа. Зато мерзкое ощущение в затылке принялось понемногу стихать.

– Подъём! – взревел интерком.

И тут же пронзительно вспыхнул свет, выжигая привыкшую к полутьме сетчатку глаз.

– Да вашу ж мать, ублюдки!

Сыч безуспешно тёр слезившиеся глаза, сев на кровати. Покер продолжал лежать, лишь набросил простыню на голову, а вот Шумахер поднялся и, как ни в чём не бывало, приступил к простенькой гимнастике. Я тоже сел, наклонившись вперёд, и попытался остановить кровотечение. Жаль, из подручных средств ничего не было, так что я опять умудрился испачкать пижаму. В лучших своих традициях.

– Эй, чего это с тобой? – подскочил ко мне Шумахер.

Ответить я не успел. Дверь, ведущая наружу, бесшумно распахнулась и в камеру заскочила парочка надзирателей.

– Что за юшка, кто разрешил махач!?

– Никто, он сам! – испуганно заверещал Покер с кровати, хотя на него подумали бы в последнюю очередь.

– Захлопнись, лежак, – уже спокойней произнёс «сизый», приближаясь к моей кушетке с расчехлённой дубинкой. – Эй, тринадцать-семьдесят три, кто тебе вшатал?

– Давление подскочило, – совершенно честно признался я. – У меня так бывает.

Надзиратели переглянулись, и тот, что постарше, пожал плечами:

– Лепилы разберутся. На выход!

За дверью нас поджидала уже знакомая каталка с ремнями-фиксаторами и парочка внешников в защитных костюмах. Я покорно лёг в ложе, поморщившись от прострелившего болью плеча, когда меня пристёгивали, и поехал к лифту. Лишь отметил про себя, что товарищи иностранцы предпочитают без особой нужды в камеру не заходить.

В просторную кабину мы забились впятером, но стоило нам опустится, как надзиратели нас покинули. На нижнем уровне оказалась своя охрана – затянутые в боевые скафандры бойцы, вооружённые ухватистым пистолетом-пулемётом, отдаленно напоминающим бельгийский P-90. Один из них и сопровождал каталку до конечного пункта поездки – нескольких смежных отсеков, забитых медицинским оборудованием под завязку.

Меня попросили раздеться и заполнить для анализов несколько ёмкостей в тесном санузле, после чего последовал внушительный забор крови и самое неприятное – срезание кусочка кожи на руке. Получившуюся рану обработали и поставили капельницу, после которой у меня, наконец, перестало дёргать повреждённое плечо, а по тёлу разлилось приятное тепло. На некоторое время меня оставили в покое и всё та же парочка внешников наблюдала, как быстро восстановится повреждённый кожный покров.

Не спорю, здорово ощущать себя бессмертным Дунканом Маклаудом, чьи раны затягиваются на глазах, но радость несколько преуменьшало то, что регенерацию здесь будут использовать по полной программе. Снова и снова, пока не выпотрошат меня полностью.

Ну, уж нет! Не получится отсюда сбежать – живым я им точно не дамся.

Последним пунктом обследования шла странная установка, похожая на противоестественную помесь кабины для солярия и МРТ, где пришлось лежать около двадцати минут в костюме Адама. Даже пластиковый напульсник с личным номером на это время сняли.

Получившийся результат сканирования озадачил вивисекторов и они, судя по звукам, задействовали гарнитуру. Мне же не оставалось ничего другого как лежать и ждать появления более компетентных специалистов.

Доктору Стерве я практически не удивился, а вот она напротив – не ожидала встречи и сходу отчитала неразумных коллег, побеспокоивших её по пустякам. Но показания, что они ей успели подсунуть, похоже, удивили и её. Минуты две происходил оживлённый спор, в котором большую часть времени говорила именно женщина, после чего тот из внешников, кто немного владел русским, спросил:

– Тринадцать-семьдесят три, чем ты болеть?

– Злокачественная опухоль в затылочном отделе головного мозга, – припомнил я. – Как там по-медицински диагноз звучал, не помню.

Толмач перевёл мои слова остальным. Доктор Стерва удовлетворённо хмыкнула и ледяным тоном изрекла: