Война или мир - Влад Савин Страница 23

Провалилась и попытка перебрасывать осажденным гарнизонам подкрепления по воздуху, используя в качестве транспорта геликоптеры, а в качестве 'летающих батарей' — пикировщики 'доунтлесс'. Американские вертолеты 'Белл-47' были совершенно не защищены броней, безоружны, и могли перевозить всего лишь двоих пассажиров. Они сбивались даже огнем ручных пулеметов, не говоря уже об имевшихся у повстанцев крупнокалиберных ДШК и 20-мм зенитках; 'слепая' бомбежка джунглей, за редкими исключениями, была пустой тратой авиабомб. Поскольку конечные пункты их прибытия, в случае блокирования партизанами гарнизонов, были очевидны, потери в геликоптерах были просто кошмарными. Французские инженеры работали над созданием более тяжелых машин, на которых можно было перебрасывать 6–8 десантников в полном снаряжении и установить пару пулеметов в дверях, на турелях, чтобы они не были вовсе уж беззащитными мишенями — но их работы были далеки от завершения, не говоря уже о серийном производстве (прим. авт. — будущее семейство «алуэтт», в реИ конец 50х).

Вместо вертолетов, пытались использовать «Дугласы Си-47». При наличии рядом ровного места, коменданту гарнизона нетрудно мобилизовать население, чтобы расчистить полосу. Так же как и партизанам — заранее выставить там мины, или поставить в лесу батарею минометов. Приходилось каждый вылет прикрывать звеном штурмовиков, и то не было гарантии. Немногим лучший результат дало применение парашютистов: рассеянные при приземлении, оказавшиеся в джунглях, кишащих партизанами, одиночки были обречены. Массированные бомбежки с поставленных американцами В-17 по деревням, отмеченным на карте как «партизанские» (если там не значилось французского гарнизона) привели к совершенно неожиданному результату: голоду в городах. Ведь если нет работающего сельского хозяйства, то в стране нечего и есть? Принудительное переселение крестьян в места, удобные для подавления бунтов, проблему не решало: можно переместить людей, но не поля. Пришлось прибегнуть к импорту продовольствия, чтобы кормить лояльное городское население, что легло добавочным бременем на французскую казну.

А еще, износ авиационной, да и прочей техники, в жарком и влажном климате, превысил все допустимые нормы. Ржавел металл, гнила электропроводка, отслаивалась краска (что резко ускоряло коррозию и гниение), машинам требовалось вдвое более частое регламентное обслуживание, аварийность и небоевые потери зашкаливали — это не было заметно прежде, в мирные колониальные времена, но при размахе боевых действий, стоимость одного дня войны против «проклятых туземцев» была как при полноценном наземном конфликте в Европе. Становилось понятно, отчего нищая Япония, у которой армия была «заточена» на боевые действия как раз в таких регионах, столь пренебрежительно относилась к технической мощи. Потому что в мокрых джунглях вне дорог (а особенно в сезон дождей), хорошо подготовленный легкий пехотинец с минометом или базукой по критерию «стоимость-эффективность» превосходил танк!

Война стала проклятой бездонной бочкой, поглощающей ресурсы. И очень непопулярной в обществе — первоначальный имперский угар быстро сошел на нет. В частях, посылаемых во Вьетнам пополнением, дезертирство было на уровне войск Еврорейха, отправляемых на Восточный фронт после Сталинграда. Доходило до того, что осужденным преступникам предлагали контракт в Индокитай, как замену каторги. Пока спасением была лишь вербовка солдат из малых народностей, вроде уже упомянутых горцев-мео — но по французской традиции, туземцы категорически не допускались на посты выше сержанта, или максимум, командира взвода, а среди французского офицерства назначение в Индокитайскую Армию воспринималось как самое тяжкое из наказаний. Война стала гирей, тянущей Францию ко дну, деморализующей общество, подрывающей экономику, расстраивающей финансы. Но она не могла быть прекращена — это стало бы окончательным отказом Франции от статуса одной из Великих Держав. Де Голлю так и слышался оскорбительный хохот из-за Рейна:

— Вы даже вьетнамцев победить не можете, а требуете подписания капитуляции от нас? Наверное, в этом веке бог решил, что французская армия нужна лишь затем, чтоб даже туземцам было кого бить!

Де Голль знал о «высоких» боевых качествах танка АМХ-13. Но финансовые соображения играли решающую роль: нужна была исключительно дешевая машина. Также, у Франции не было денег на закупку современных реактивных истребителей — фирма Марсель-Дассо предлагала «модель 450», он же «ураган», примерно равноценный американским Ф-84 — но средств на заключение контракта не нашлось. Казну опустошила Индокитайская война. Финансовая катастрофа была бы неминуемой еще год назад, если бы не американские кредиты. И страшно было представить, сколько придется расплачиваться с добрым Дядей Сэмом — детям, внукам и правнукам живущих сейчас французов.

И при таком состоянии экономики, финансов, армии и общества, еще и начинать большую войну в Европе? С сильнейшим противником, имеющим мощную армию, уже стоящую на твоей границе? При неискорененной «пятой колонне» (коммунистах и прочих левых) в собственном тылу (а ведь начни сейчас их искоренять, это точно вызовет сначала открытый мятеж, затем вторжение). Понятно, что американцы будут настаивать — как на той листовке, в сорок третьем, немец, опасливо пригибаясь, выпихивает из окопа француза, под русские пули — «вперед камрад, в атаку, за Еврорейх». Так ведь янки плевать на Прекрасную Францию, она для них лишь расходный материал! А вот ему, генералу де Голлю — нет! Что бы про него не писали левые — но он считал себя искренним патриотом, любящим свою страну.

«Президент-акт», говорите? И ваши люди, во всех ключевых министерствах? Как зверя меня обложили. Вот только сейчас — ни сместить, ни убить меня не можете. А если я сам скажу, что подаю в отставку — мистер Кэффери, ваш посол, меня еще на коленях упрашивать будет, этого не делать! Поскольку ни ваша цепная собачка, Поль Рамадье, вашими стараниями севший на пост премьер-министра, ни другой ваш песик, Анри Рибьер, шеф контрразведки SDECE (который в посольство США на доклад ездит чаще, чем ко мне, в Елисейский Дворец), ситуацию под контролем не удержат!

Достаточно вспомнить, что было два года назад, в сорок восьмом. Когда из правительства вышвыривали министров-коммунистов (прим. авт — в реИ, 1947 год, в альт-истории ФКП гораздо более сильна и влиятельна, так что на подготовку потребуется больше времени). В ответ получили всеобщую забастовку, организованную красным профсоюзом CGT (прим. авт. — в реИ забастовка на заводах «Рено») — в результате, и так едва живая, экономика была парализована, правительству пришлось идти на существенные уступки бастующим в части рабочего законодательства, непосильные для почти пустой французской казны, чем расплатились — ну конечно, спешно взятым американским кредитом!

Срочно проведенная американцами операция по расколу CGT, с изоляцией прокоммунистических профсоюзных деятелей, с треском провалилась — в течение какой-то недели по умеренным профсоюзным лидерам, склонным прислушаться к голосу разума, прошла настоящая 'коса смерти'; их просто отстреливали, как куропаток на охоте, ликвидировав наиболее влиятельных сторонников компромисса с союзниками и правительством (прим. авт — в РеИ наоборот, ЦРУ успешно провело операцию по расколу CGT, сумев создать проамериканский профсоюз FO, за счет чего было резко ослаблено влияние ФКП; на финансирование руководства FO в начале 50-х годов ежегодно выделялось свыше миллиона долларов.). Оставшиеся были поставлены перед выбором: либо они дисциплинированно следуют линии ФКП, либо выходят из профсоюза и эмигрируют, либо ничто земное им больше не понадобится — вопрос лишь в сроках. Как заметил самый известный из сторонников компромисса, из числа оставшихся в живых, в беседе с месье Фуркадом, заместителем директора SDECE: 'Месье, предоставить защиту от пули снайпера не в состоянии даже Ваше ведомство — а я не могу руководить профсоюзом, сидя в бетонном бункере. Так как мертвецу не нужны даже самые большие деньги — то я выбираю эмиграцию в Квебек'.