Ностальгия - Игорь Поль Страница 23

Космопорт «Шеридан-один» имени принца Альберта, в просторечии просто – «Первый», называться гражданским может с большой натяжкой. Больше половины его территории отдано под нужды военных. Стартовые столы для челноков, посадочные полосы, подземные ангары для авиации, точки противовоздушной и противокосмической обороны. Границы порта не видны невооруженным глазом. Они где-то там, на горизонте, за сотнями пакгаузов, грузовых терминалов, пузырей залов ожидания и труб пневмопоездов местного следования. За казармами гарнизона охраны и обслуживания. За рядами колючих спиралей, минных полей, эшелонированных рубежей обороны. Мы рассредоточены по бетонным окопчикам с короткими козырьками над ними, спинами к раскаленной туше грузового челнока, над головами едва заметный сухой ветерок трогает маскировочные сети, и держим под прицелом окрестные бетонно-трубопроводные джунгли. Дополнительный рубеж обороны, временный периметр на время высадки войск. Эти самые войска валятся на Шеридан нескончаемым потоком, так что нам частенько приходится ночевать прямо тут, в сотнях таких окопчиков, разбросанных вокруг стартовых столов по всему порту, не снимая брони и ужиная сухим пайком. В нескольких сотнях метров от наших позиций прямо на ровной, как стекло, палубе моргают грозные предупреждающие надписи «Стой! Запретная зона. Стреляют без предупреждения!».

На этот раз ждем начала выгрузки Триста пятой пехотной. Обхожу посты, слежу за тем, чтобы у бойцов не кончалась вода. В такие часы на первый план выходят какие-то обыденные мелочи, вроде нестерпимого желания облегчиться в самый неподходящий момент. По одному, строго по графику, отряжаю своих в гальюн для персонала, чей заглубленный в бетон круглый колпак торчит от нас в сотне метров. Фигурки цвета пыльного бетона бегом стекаются туда со всех сторон зоны оцепления.

Бауэр подходит в сопровождении Сото. Демонстрирует ротному свою расторопность и обязательность. Обходит посты каждые два часа. Как будто нельзя все увидеть через командирский такблок, не вставая с места. Меня уже тошнит от его делано-озабоченной рожи, но доклад делаю четко.

– Трюдо, твои что, гальюн решили штурмом взять? – ехидно интересуется взводный. – Как ни пойду мимо, они все время там.

– Никак нет, сэр! Облегчаются строго по графику, – отвечаю.

Краем глаза вижу, как подмигивает мне из-за лейтенантского плеча Сото. Типа: «Не дрейфь, Француз». Сото свой мужик. Из кадровых. Отодрать за дело или для профилактики может – мало не покажется, но попусту своего сержанта не тронет. «Ты делаешь все, как надо, – я делаю вид, что меня нет». Не то что этот резьбовой мудак. Взводный осматривает посты, даже спрыгивает в один из окопчиков, как раз туда, где разложил свою дуру наш императорский тезка. Иду за ним следом, рядом с невозмутимым Сото, сопровождаю проверяющего как положено. Мои мужики сосредоточенно пялятся перед собой поверх стволов, старательно изображая повышенное внимание, – кто его знает, что этому придурку в голову стукнет? Их порядком достали мои неувязки со взводным, и достается нам из-за этого частенько, но пока парни держатся. Не ворчат.

Блокада, объявленная Императором, почему-то не касается Английской зоны. Пока взводный ползает по окопчикам, краем глаза отмечаю, как на самой границе видимости с тяжелым рокотом поднимаются челноки «Дюпон Шеридан», раскрашенные в черно-желтые поперечные полосы, словно толстозадые осы. Это наблюдение как-то незаметно оседает в голове и навязчиво прокручивается в минуты, когда я позволяю себе присесть и глотнуть воды. Получается, Его Величество перекрыл кран избирательно. От размышлений о том, с чего бы это вдруг, начинает ломить виски. Определенно думать на службе – вредно.

Начало высадки каждой новой части – всегда занимательный спектакль. Наблюдать за ним интереснее, чем за одноногим акробатом в уличном цирке. Когда взводный уходит дальше, с удовольствием пользуюсь своим правом смотреть назад, в сторону челнока. Сначала поступает команда «Внимание всем постам: готовность к высадке». Техники из персонала прикомандированной части прекращают свою суету с трубами и шлангами. Прекращается беготня вокруг гальюна. Все на местах, все готовы нажать на курок, если хоть одна птичка сверху капнет. К спуску в подземную галерею, куда махина челнока втиснута так, что только круглый нос возвышается над бетоном, подъезжает группа наших офицеров. Один из них спускается вниз, прикладывает идентификационную карту к заранее раскрытому техническому лючку. С минуту колдует там, вводя дополнительные коды. Наконец створки грузового отсека начинают расходиться, открывая тусклое нутро транспорта. Без всяких изысков, со средневековым грохотом, грузовая аппарель рушится на бетон. И вот оно! Под марш Триста пятой пехотной, раздающийся из железных глубин, знаменная тройка в сияющей броне, с опущенными лицевыми пластинами, на деревянных ногах печатает шаг сначала по гулкому железу аппарели, потом, глухо, по бетону спуска. Оловянные солдатики несут в положении «на плечо» свои начищенные до солнечного блеска винтовки с примкнутыми штыками, их ноги синхронно поднимаются и с глухим стуком впечатываются в палубу, синий Императорский штандарт с белым орлом и номером части слегка подрагивает в такт их шагу, они тщательно подобраны по росту – одинаковые верзилы под два метра с прямыми спинами, руки знаменных четко отмахивают влево-к-груди, и они безукоризненным немецким шагом, на прогибающихся в обратную сторону суставах маршируют мимо наших совсем не торжественных, тусклых в своей мимикрирующей броне, усталых и потертых офицеров батальонного штаба, вскинувших руки к вискам в знак уважения к чужому знамени. За знаменной группой маршируют такие же сияющие и начищенные офицеры управления. За ними – почетный караул – малая коробка пять на пять. Триста пятая дивизия приветствует свою новую планету базирования. Знаменные делают четкий поворот, потом синхронно разворачиваются и исполняют танец с оружием – древко штандарта опускается на носок, винтовки взлетают, и с четким «клац-клац-клац-звяк» летают от плеча к груди, от груди в руку, от руки в сторону, из стороны к боку, пока наконец не успокаиваются у ноги. И все это время, пока строевые движения и четкие манипуляции с оружием завораживают взгляд, я думаю, какие же мы все-таки разные, мы – морпехи, безбашенные убийцы, сорвиголовы, из всей строевой подготовки только и способные, что ходить и бегать в ногу, и пехота, для которой шагистика не менее важна, чем умение стрелять и рыть окопы, и все равно я любуюсь игрой оружия и четкими поворотами тел и отдаю должное чужим традициям. Командир батальона тем временем докладывает сияющему, ни пылинки, командиру части о готовности к приему войск, и трюм начинает одну за одной выплевывать боевые машины, поротно уходящие на марш в сопровождении военной полиции и вертолетов поддержки. Одна из машин на мгновение приостанавливается у знаменной группы. Рык мотора, и, когда пар выхлопа рассеялся, палуба уже чиста.

Больше ничего интересного не ожидается. Теперь несколько часов будет одно и то же – разномастная техника, набитая людьми или грузами, бесконечной вереницей выползающая из необъятного брюха и уходящая за горизонт. Я спрыгиваю в окоп и возвращаюсь к своей обычной суете. Те солдатики, что высаживались тут раньше, были твердо уверены, что едут участвовать в масштабных учениях, максимально приближенных к боевой. Интересно, ребята из Триста пятой так же наивны?