Карта времени - Феликс Х. Пальма Страница 22

И вот однажды утром от Остина и Кауфмана пришла долгожданная весть: в знак дружеского расположения тростниковые люди привели их на деревенскую площадь и показали окно в иной мир. Путешественники описывали нездешний розоватый пейзаж почти такими же словами, что и Трамеквэн, но теперь молодой Гиллиам знал: это не сказки, а чистая правда. Внезапно он почувствовал, что задыхается в этом маленьком кабинете за крепко запертой дверью. На него давили своды вселенной, как он теперь знал, далеко не единственной. Ничего, сказал себе Мюррей. Теперь все будет по-другому. В эту торжественную минуту он в который раз вспомнил об Оливере Трамеквэне. Бедолага был слишком набожным, чтобы свыкнуться с тем, что увидел собственными глазами, и предпочел остальным мирам полный мук мир безумия. К счастью, Кауфману с Остином такое не грозило: душевная организация двух пьянчуг была куда как менее тонкой. Гиллиам прочел телеграмму раз сто, не меньше. Тростниковое племя не только существовало, но и практиковало то, что Мюррей, в отличие от Трамеквэна, предпочитал называть не колдовством, а магией. Перед Кауфманом и Остином открылся новый мир. И они, само собой, бросились его исследовать.

Читая следующие отчеты, Гиллиам жестоко корил себя за то, что не присоединился к экспедиции. С разрешения туземцев, предоставивших новым друзьям полную свободу действий, Остин и Кауфман стали предпринимать короткие вылазки на другую сторону. Там не было ничего, кроме равнины, покрытой светящимся розовым камнем, под вечно затянутым густой пеленой небом. Если в иной вселенной и было солнце, лучи его не могли пробиться сквозь тучи. Единственным источником света оставалось сияние, исходящее из камней, так что в долине царили вечные сумерки, и глядеть вдаль было затруднительно, хотя рассмотреть в деталях собственные ботинки не составляло труда. То и дело налетавшие песчаные бури делали мглу еще более непроницаемой. Внезапно исследователи обнаружили кое-что весьма любопытное: в другом мире их часы моментально останавливались. Но стоило снова попасть в привычную реальность — и спящие механизмы тут же возвращались к жизни. Они словно не хотели вести счет времени, которое их хозяева проводили вне нашей вселенной. Узнав об этом, Остин и Кауфман недоуменно переглянулись и дружно пожали плечами, не найдя забавному феномену никакого объяснения. Вскоре путешественники отважились переночевать в ином мире, разбив палатку поблизости от того места, где, по их расчетам, должны были открываться заветные врата, и на всякий случай выставив по ту сторону караул из обитателей деревни. Наутро их ждало еще одно открытие. По эту сторону у друзей отпала необходимость бриться: их бороды перестали расти. Глубокий порез на руке Остина перестал кровоточить, так что бинтовать его не было нужды. Однако после возвращения в деревню рана напомнила о себе, снова начав сильно кровоточить. Пораженный Гиллиам старательно записал в свой блокнот все, что касалось часов, бород и порезов. То были явные признаки необъяснимого замедления времени. Мюррею оставалось лишь строить догадки за письменным столом, пока Остин и Кауфман, прихватив ружья и провизию, направлялись к горной гряде, что тянулась вдоль линии горизонта, внося разнообразие в монотонный равнинный ландшафт.

Поскольку часы по-прежнему не желали идти, исследователи решили отмерять проведенное в походе время краткими погружениями в сон, но из этой затеи ничего не вышло. То отдыху путников мешал невесть откуда налетавший шквал, то, измученные трудной дорогой, они падали на землю, чтобы проспать куда дольше, чем планировалось изначально. С уверенностью можно сказать лишь то, что путь в горы оказался не слишком далеким, но и не слишком близким. На первый взгляд горная порода ничем не отличалась от разбросанных по долине слегка светящихся камней, но сам неровный хребет, напоминавший искрошенные гнилые зубы, производил гнетущее впечатление. Его острые вершины взрезали тонкую пелену тумана, в стене кое-где виднелись отверстия — наверняка пещеры. Никакого плана дальнейших действий у друзей не было, и они решили подняться по ближайшему склону. Что тотчас и проделали. Взобравшись на вершину невысокой горы, они впервые смогли как следует изучить окрестности. Расстояние превратило окно в наш мир в сверкающую точку на горизонте. Обратная дорога лежала у ног путников, терпеливо ожидая их, словно верный проводник. Мысль о том, что туземцы могут закрыть проход, ни капельки не волновала отважных первопроходцев, поскольку остатки виски они предусмотрительно забрали с собой. Вскоре выяснилось, что в воздухе есть и другие светящиеся точки. Туман немного заглушал их сияние, и все же таких отверстий в небе было не меньше полудюжины. Неужели это были окна в другие, еще неизвестные миры? Ответ на этот вопрос ждал путешественников в первой же пещере, в которую они решились проникнуть. Едва заглянув внутрь, они обнаружили, что место обитаемо. Повсюду виднелись следы пребывания человека: кострища, лежанки, примитивные орудия и утварь — словом, все, чего Трамеквэну не хватало в деревне тростниковых людей. В глубине пещеры скрывалась узкая темная ниша, стены которой сплошь были покрыты росписью. Авторы рисунков на свой лад рассказывали о повседневной жизни тростниковых людей. Скорее всего, это и были обитатели деревни: кто еще стал бы изображать самих себя в виде смешных долговязых человечков? Вероятно, этот сумрачный мир и был истинной родиной племени. Деревня же служила временным пристанищем, перевалочным пунктом между параллельными пространствами. Впрочем, наскальная живопись показалась Остину и Кауфману не слишком забавной. Их внимание приковали только два рисунка. Первый занимал всю стену и, как решили приятели, был картой тамошнего мира или, по крайней мере, той его части, которую туземцы успели исследовать, то есть гор и небольшой территории вокруг них. На этой весьма схематичной карте были отмечены некоторые окна и, как рассудили путешественники, то, что скрывалось за ними. Идея была очень проста: желтая точка обозначала окно, а фигурки рядом с ней — тот мир, куда оно открывалось. Хижины около окна, сквозь которое проникли исследователи, были не чем иным, как их деревней. Не считая этого, на карте были обозначены еще четыре прохода — меньше, чем виднелось на горизонте. Куда же они вели? Безымянный художник то ли не успел, то ли поленился сделать подробную карту и пририсовал фигурки-символы лишь к тем окнам, что находились поблизости от пещеры. Первый рисунок изображал битву между людьми и странными существами, составленными из квадратиков и прямоугольников. О значении остальных Кауфман и Остин так и не смогли догадаться, как ни ломали голову: картинки выглядели загадочно, будто сны слепого. На противоположной стене была изображена группа тростниковых людей, удиравших от огромного зверя. Животное было четвероногим, коренастым, с драконьим хвостом и гребнем на спине. Кауфман и Остин переглянулись, будто спрашивая друг друга, не в этом ли мире водится чудовище, от одного вида которого бросает в дрожь. Каково это — повстречать его на самом деле? Впрочем, неприятное открытие не охладило исследовательского пыла двух приятелей. У них были надежные ружья и достаточно патронов, чтобы изрешетить стаю подобных чудищ, если они, конечно, существовали на самом деле и не были причудливой аллегорией, порожденной фантазией туземцев. А еще у друзей было виски, волшебный напиток, призванный придать им храбрости или, по крайней мере, сделать смерть в желудке монстра размером со слона не таким уж печальным событием. А что еще нужно человеку?