Сумерки богов - Скотт Оден Страница 22

Все изменилось, подумал Гримнир, сжимая теперь уже пустую бутылку. Теперь всё не так, как раньше. Древние времена были лишь воспоминанием, даже меньше. Были легендой – языческими сказками в памяти народа Пригвожденного Бога. Все они идиоты! Они жаждали спасения своего Белого Христа! Пыхтели в ожидании, как сучки во время течки! Но когда пришло время учить своих детей традициям Пригвождённого Бога, рассказывать о деяниях его и присягнувших ему людей, никто и пальцем не пошевелил. Остановило ли это их? Нет, они просто украли всё, что нужно, из древних времён, изменили имена и сделали из свиней святых.

Рыкнув, Гримнир швырнул пустую бутылку вниз по ступенькам, когда Диса дошла до них. Посудина ударилась и разлетелась вдребезги, осыпав её осколками. Её проклятия были такими же грязными, как и у его старых приятелей.

Что они украдут у меня, чтобы добавить это в свой мир? Наверняка сделают из меня монстра, зверя болот и долин. Годного только для того, чтобы затупить клинок какого-нибудь благородного героя, целующего крест. Фо! Его сделают святым и будут петь его предсмертную песнь сотням грядущих поколений.

Но кто будет петь мою?

Этот вопрос мучил сына Балегира. Кто споёт о его деяниях? Точно не старый Гиф, брат его матери. Он уже четыреста лет лежит в могиле – погиб, сражаясь бок о бок с бандой саксов-язычников против франкского паршивого короля, Карла Магнуса. Гримнир исполнил свою предсмертную песнь в сожженной деревне в устье реки Эльбы. Кульминацией стало принесение в жертву местного священника, жилистого мужчины с обветренным лицом и бородой с проседью; его труп последним лёг на погребальный костёр Гифа. Сладкий дым сожжённой плоти вызвал тени мертвых из мрачного Настронда – забытого зала, где девять отцов каунара строили козни и планировали свою месть проклятым асам. Они услышали песню Гримнира и поняли, кто к ним пришёл.

Но он был последним из своего народа. Последний из каунаров, оставшихся бедствовать в Мидгарде. Кто споет мою? Этайн? Нет, тот подкидыш, которого он оставил в Эриу, уже давно перешёл на сторону Пригвождённого Бога. Призовёт ли Халла тени его сородичей из Настронда или из этого жалкого клочка земли? Он посмотрел на Дису, которая тяжело поднималась по лестнице, желая его крови. «Возможно, – подумал Гримнир, поднимаясь на ноги, – возможно, я спою свою песню».

Гримнир встал в бойцовскую стойку; сталь заскрежетала по железному горлу его ножен, когда он вытащил край длинного охотничьего ножа.

Диса поднялась до крыльца дома, она запыхалась, а из дважды сломанного носа всё ещё шла кровь. И всё же она не остановилась. Как только её нога коснулась верхней ступени, девушка набросилась на Гримнира.

И Гримнир сошёлся с ней клинками.

Сталь заскрежетала, сталкиваясь друг о друга, а затем зазвенела, как зловещие колокольчики. Диса налетела как буря, хотя и не позволяла застать себя врасплох в пределах досягаемости длинных рук Гримнира. Она пританцовывала, рубила его в слепую сторону, наносила удары в живот и снова танцевала.

Гримнир усмехнулся. Эта крыска явно уже играла с клинком; она умела парировать и отходить так, чтобы не оставлять себя открытой, но у неё не было искусства. Бороться с ней – всё равно что уворачиваться от ветки ивы во время шторма. Она была быстрой и непредсказуемой, но её ударам не хватало силы.

И она медлила. Диса сделала дикий выпад поперёк своего тела, буквально швырнув в него лезвие в надежде, что оно попадёт в цель. Гримнир с трудом парировал удар. Их лезвия встретились, и удар едва не выбил клинок Дисы из руки. Она отшатнулась, широко распахнув глаза.

– Идиотка! – прошипел он. – Хватит мельтешить. Ты же не дрова рубишь! И хватит пританцовывать. Двигайся с напором.

Гримнир раскачивался из стороны в сторону, каждый шаг приближал его к цели. Он перебросил нож из руки в руку, и это движение привлекло внимание Дисы. В тот момент, когда она отвела от него взгляд, Гримнир схитрил – его поза и движение напоминали глубокий выпад, но тот был ложным. Диса отскочила назад, не давая отпор. Гримнир усмехнулся.

– Пусть твой в будущем мёртвый враг увидит то, чего нет.

Диса кивнула, нахмурив брови. Она сделала вдох…

И быстро, как змея, она вонзила что-то в землю и швырнула это в Гримнира. Он отпрянул, когда шерстяной носок отскочил от его груди; мгновение спустя он почувствовал, как кончик её ножа скользнул по его животу в кольчуге.

Неплохо. Эта дрянь почти меня задела.

Диса выдохнула, в её дыхании слышалось ужасное проклятие. Она скользнула взглядом по его фигуре, оценивая.

Почти.

Гримнир воспользовался этой короткой паузой, её мимолётной потерей концентрации, пока искала струйку крови, которую могли вызвать ее удары; и воспользовался безжалостно.

Перевернув нож так, чтобы спереди была тяжёлая тупая рукоять, Гримнир сделал ложный выпад влево; Диса подняла нож, чтобы парировать высокий удар слева. Вместо этого Гримнир отбил открытой ладонью её руку с клинком дальше влево, одновременно нанося удар по правому виску, над ухом. Раздался громкий треск; Диса ахнула. Она выронила свой нож, когда её глаза закатились. Девушка покачнулась и повалилась влево, лицом вперед на травянистое покрывало перед крыльцом дома. Она лежала, безмолвная как могила.

Гримнир втянул воздух сквозь зубы.

– Слабая, идиотка, – пробормотал он, убирая нож. Подойдя к ней, он схватил её за руку и грубо перевернул на спину. Диса лежала с полуоткрытыми глазами, как тряпичная кукла, с линии роста волос стекала кровь. Он ударил её не так уж сильно, и потом, густая масса волос приняла на себя часть удара, ну или так ему показалось; и всё же он точно узнал звук проломленного черепа.

Гримнир выпрямился. Он сплюнул, а затем закричал через плечо в дом:

– Халла!

Он услышал шарканье босых ног старухи-тролля, когда та подошла к двери, но не вышла. Хотя солнце и было скрыто завесой облаков, оно всё равно имело силу превратить её народ в камень. Гримнир услышал, как она остановилась, выглядывая наружу, а затем:

– Что ты натворил?

– Она слаба, карга! – хмыкнул Гримнир. – Как и весь её вид. Слабые и бесполезные.

Халла презрительно зашипела.

– Тащи её в дом и поживее.

Под фундаментом дома, вниз по двадцати семи ступеням из сырого камня, вырубленным в земляной насыпи, располагался подвал. Это была не кладовая и не просто обшарпанная и лишенная света дыра, куда бросали гнить всякий мусор, с глаз долой и из сердца вон. Нет, размеры этого подвала были точными: вдоль стен тянулись восемнадцать каменных плит с вырезанными на них рунами, каждая шириной в фут; ещё девять шли по ширине с обоих концов. Балки из закалённого на огне ясеня образовывали сводчатый потолок с тяжелыми столбами в каждом углу, вырезанными из того же дерева. Единственная каменная плита лежала плашмя на земляном полу подвала. Всё это было делом рук Гифа – старшего сына Кьялланди и брата Скрикьи, матери Гримнира; провидца и колдуна.