Флагман в изгнании - Дэвид Марк Вебер Страница 21

Он откинулся в кресле, глядя через панорамное окно трехсотого этажа своего офиса на Новый Париж. Его прищуренные глаза были холодны, как камень. Пьер размышлял о своих достижениях. Нельзя не радоваться, что ему удалась операция такого размаха и сложности. Но ощущал он и тревогу, доходившую почти до отчаяния, и тому была причина, хоть он и не любил признавать ее существование даже в мыслях.

Пьер не сумел бы добиться успеха без всеобщего разложения, вызванного политикой Законодателей, но именно система, которая дала возможность их свергнуть, практически не позволяла изменить то, что они строили два столетия. Законодатели создали многочисленный перманентно безработный низший класс пролов, которые в своем существовании могли рассчитывать только на огромную машину социального обеспечения республики, на Базовое Жизненное Пособие. Так Законодатели посеяли семена своего уничтожения. Нельзя навсегда перевести две трети населения на пособие по безработице так, чтобы система при этом не рухнула в конце концов… но как, черт возьми, снять их с пособия?

Он вздохнул и подошел к окну. Над столицей опускалась тьма, и на улицах загоралось вечернее освещение. Пьер снова задумался над тем, что заставило создателей системы БЖП вызвать к жизни это чудовище. Огромные башни горели огнями на фоне малиново-золотого заката Хевена, и, несмотря на всю решимость, он ощутил бренность свою и всех своих замыслов. Система была огромна, управлявшие ею силы почти не поддавались расчетам, а он был и ее продуктом, не только палачом. Пьеру было девяносто два стандартных земных года, и он тосковал по своей юношеской уверенности, по времени, когда система работала, хоть как-то, но работала… В глубине души он понимал, что она была обречена задолго до его рождения. Молодой Пьер верил в то, что государство может обеспечить каждого гражданина гарантированно достаточным или даже более высоким уровнем жизни, вне зависимости от того, какова производительность этого гражданина. Поэтому его и охватил гнев, когда он осознал пустоту и беспомощность этой системы. Именно гнев питал его амбиции, заставил его вырваться из толпы живущих на БЖП и стать одним из самых влиятельных менеджеров Долистов, и он это знал. Знал он и то, что неутолимый гнев, желание наказать власть имущих за их ложь и смерть его единственного ребенка превратили его в молот, вдребезги разбивший систему.

Он невесело рассмеялся. Да уж, разбил он систему. Он именно это и делал – стер с лица земли власть Законодателей молниеносной бомбардировкой и кровавыми погромами. Он уничтожил старый офицерский корпус как на флоте, так и в морской пехоте, раздавил все источники организованной оппозиции. Многоголовая гидра органов безопасности Законодателей была раздроблена, а затем слита в единое целое, в могучее Бюро государственной безопасности, подчиненное персонально ему. Он добился всего этого меньше чем за один стандартный год, ценой тысяч жизней, о которых он предпочел бы не вспоминать… а система только злобно усмехалась в ответ на все его старания.

Когда-то Республика Хевен – не Народная, просто Республика – была душой целого квадранта Вселенной. Она была ярко горящим маяком, богатой и процветающей культурой возрождения, которая соперничала со Старой Землей как интеллектуальный центр человечества. Но этот мир умер. Не в руках иностранных захватчиков или варваров с неизведанных территорий, а в собственной постели, пав жертвой наилучших устремлений. Этот мир пожертвовал собой во имя равенства. Равенства не возможностей, а конечных результатов. Республика осудила свое богатство и неизбежное неравенство членов любого человеческого сообщества и решила все это исправить. Каким-то образом сумасшедшие стали управлять психушкой. Они превратили Республику в Народную Республику – огромную безумную машину, которая обещала своим жителям все сразу и побольше, независимо от того, что они заработали сами. И попутно они построили бюрократического титана, пожирающего самого себя и способного прихлопнуть любого реформатора, как мошку.

Роберт Пьер бросил вызов этому титану. Он пролил кровь людей, которые должны были управлять машиной и обеспечивать ее правильную работу, сконцентрировал вокруг себя больше власти, чем было у любого Законодателя (а может, и у всех у них, вместе взятых), и все это ровно ничего не значило. Людьми управляла машина, а машина осталась на месте. Он был осой, жужжащей над усеянным червями разлагающимся трупом некогда великой нации. У него было жало, но он мог жалить только одного червяка за раз, а на месте одного уничтоженного немедленно появлялся десяток новых.

Пьер негромко выругался, уперся в окно кулаками и наклонился поближе к прочному пластику. Он прижал к нему лицо, закрыл глаза и снова выругался, на этот раз более грубо. Слишком далеко зашло гниение. Слишком много рабочих деды и отцы нынешних Законодателей вышвырнули с рабочих мест во имя равенства, слишком сильно оболванили систему образования во имя демократизации. Они приучили людей, сидящих на БЖП, к незыблемости нынешнего порядка вещей: единственная обязанность пролов состоит в том, чтобы родиться, дышать и получать пособие, а функция школ – в том, чтобы давать ученикам «самоутверждение» – что бы ни означало это слово – вместо образования. А когда правители поняли, что вспороли живот собственной экономике, что она неизбежно рухнет через несколько десятилетий, если они не отменят каким-то способом свои «реформы», то у них не хватило мужества признать свои ошибки.

Может, они, в отличие от Пьера, и смогли бы исправить свои ошибки, но не стали этого делать. Вместо того чтобы ликвидировать систему хлеба и зрелищ, так хорошо покупавшую голоса избирателей, и постепенно разбираться с последствиями такой отмены, они стали искать другие способы наполнить закрома системы социального обеспечения. Народная Республика занялась завоеваниями. Подминая ближайших соседей, Законодатели грабили их экономику, чтобы оживить труп Республики, и некоторое время эта тактика срабатывала.

Но это был лишь обман. В завоеванных мирах они вводили ту же порочную государственную систему. Выбора у них не было – они знали только один способ управления, – но завоеванные экономики подверглись отравлению так же неизбежно, как и сам Хевен. А необходимость выжать их досуха, чтобы поддержать экономику Хевена, заставила их пасть еще быстрее. Когда эти источники дохода иссякли, пришлось завоевать новые, а потом еще и еще. Каждая жертва давала короткий иллюзорный всплеск благосостояния, но вскоре и она становилась обузой, а не источником дохода. Законодатели пытались обогнать энтропию, но путей к отступлению они себе не оставили, а чем больше завоевания раздували Народную Республику, тем многочисленнее становились силы, необходимые для охраны и роста завоеваний.

Окружающая галактика видела только невероятные размеры Республики, огромную мощь ее военной машины, и соседи Хевена дрожали от ужаса, видя надвигающуюся на них неудержимую колесницу. Но Пьер не знал, видит ли кто-нибудь из них слабость, таящуюся в сердцевине этой колесницы. Заметили ли они рассыпающуюся экономику, которую придавливали к земле непосильная ноша БЖП и громадные расходы на армию? Республика превратилась в паразита, которому надо было уничтожать все больше и больше носителей, чтобы выжить. Но количество носителей не бесконечно, и, сожрав последнего, паразит погибнет сам.