Шанс? Жизнь взаймы - Василий Кононюк Страница 21

Ночью при свете луны и звезд по наезженной дороге передвигаться можно, но страшно. Поэтому, объехав город и выехав на дорогу в Гомель, мы остановились в первом же попавшемся постоялом дворе, отъехав от Чернигова не больше двух километров. Любопытному хозяину сказали, что мы гонцы из Киева, едем в Гомель. Свободная комната у него нашлась – базарные гости как раз разъехались. Поспав с комфортом, встав затемно, мы быстрой рысью двинулись подальше от Чернигова, где нас, безусловно, многие будут сильно любить и искать. Чтобы выразить нам всю глубину своих чувств.

Личность боярина местные жители опознали и успели нам рассказать много любопытного, пока мы не дали деру со старого места жительства. Нашлись в зале люди, живущие неподалеку от его имения и двух сел, которые были даны ему князем в кормление. Располагалось оно в дне езды в сторону Новгорода-Северского, километрах в тридцати от Чернигова. В дружине боярина, как мы и предполагали, было до двадцати бойцов. С двух деревень такой отряд кормить проблематично – военная добыча нужна. Видать, кто-то из его людей обратил на нас внимание, прикинул стоимость нашего товара – раз мы не купцы, монеты все при нас будут, – ну и дальше все было продумано с умом. Дать задаток, задержать на базаре дотемна, а по дороге на постоялый двор побить и обобрать. И когда мы, вместо того чтобы ехать по дороге, где нас так сильно ждали, вдруг, пренебрегши их обществом, выбрали другой путь, ребят не на шутку расстроило такое невнимание, вот и решили они нанести нам визит.

И дальше все по уму было. Пришли в корчму, начали откровенно хамить, заметно уступая нам в случае боевого столкновения. Нормально было бы вывести их на улицу и прибить без свидетелей за такие слова. А там нас уже засада поджидала. Но того, что мы пульнем их предводителю и вдохновителю в лоб тупой стрелой прямо в зале, никто не ожидал. Шлем у него удачный оказался, европейский, с откидной маской, закрывающей половину лба и лицо. Маска была откинута, а лоб прикрыт только шерстяным подшлемником.

Мы даже не сердились на боярина: мы для него были такой же легитимной целью, как для нас ляхи. Да и мало нас, чтобы сердиться и планировать ответный визит вежливости. Были задания поважней. Когда под Гомелем остановились в корчме перекусить и дать лошадям часик отдыха, от нечего делать обсуждали детали, как нас ограбить хотели. Все сошлись во мнении, что по уму все пан делал, – один я возражал. Не нужно было два задатка давать: был бы один задаток – никто бы ничего не заподозрил, и остались бы мы на базаре ждать припозднившегося клиента.

Тут классический пример того, когда «лучшее – враг хорошего», или польский вариант: «Цо занадто, то нездрово». Да и лезть в зал нахрапом, когда мы по тропинке ушли, было чистой авантюрой и расчетом на агрессивных дураков – видно, привык пан с такими дело иметь. Разумней было затаиться, чтобы мы расслабились, а утром напасть, можно даже на выезде с постоялого двора. Никто из посторонних в чужую драку лезть не будет.

Разобрав в деталях свои и чужие тактические построения, мы единогласно решили, что все делали правильно, поэтому никто из нас в лоб не получил и монет не потерял. Довольные проделанной аналитической работой, продолжили свой путь в сторону Бобруйска.

Как нам объяснил хозяин корчмы, до Бобруйска от Гомеля обозом пять дневных переходов. Соответственно, в местах ночлега обозов на трассе повышенное количество постоялых дворов, а в других местах их нет совсем. Из этих соображений нам следовало планировать свои дальнейшие передвижения. До сумерек мы успели проехать три обозных дневных перехода. Можно было ехать дальше, на каждого из нас было по три лошади, но дорога лесом, в темноте, волки могут лошадей поранить, – рисковать смысла не было. Переночевав и выехав утречком, мы задолго до полудня прибыли в Бобруйск. Пока ребята в корчме заказывали обед и утоляли жажду прохладным пивом, поехал искать знаменитого мастера.

Бобруйск представлял собой, в моем понимании, небольшое село, обнесенное земляным валом и частоколом. Чем-то он напоминал Черкассы, только ландшафт другой и размерами чуть побольше. Если в Черкассах было около сотни дворов, то здесь навскидку сотни полторы. Кузнечная слобода, в которой стояло пяток кузниц, располагалась метрах в пятистах за частоколом, недалеко от речушки. Из всех кузниц валил дым, и мне сразу указали, куда мне надобно. Пришлось обождать, пока мастер не соберется домой на обед, поскольку готовые изделия, естественно, хранились дома. Дальше мы долго торговались.

– Побойся Бога, Макар Терентьевич, не лупи ты с меня последнюю шкуру. Я ведь не купец, мне твои пилы для дела нужны. А пока то дело поставлю, еще год пройти может. Где же мне монет на все взять?

– Откуда мне знать, кто ты, воин? Ко мне купцы и в дерюги одетые приходили, чтоб цену сбросил. Я так скажу: для дела три – пять пил берут, а не тридцать.

– Так ты послушай, что я сделать хочу. Хочу колесо поставить, чтоб вода его крутила, как для мельницы, а тем колесом буду бревна на доски пилить.

– Глупство ты речешь, воин. Колесо вертится, и жернова вертятся, потому мельница работает, а колесом бревна пилить – нет такого, не может такого быть.

– А если покажу тебе прямо здесь, что может такое быть, скинешь цену?

– Да я тебе их так отдам, если мне такое чудо покажешь!

– Ну, неси тогда сюда колесо от воза, две палки ровных, и в помощь кого-нибудь зови.

Продемонстрировав Макару Терентьевичу с помощью этого нехитрого набора элементов принципы преобразования вращательного движения в поступательное и объяснив взаимодействие частей, забрал тридцать вожделенных длинных лучковых пил, идеально подходящих для продольного распила бревен. Достал из кошеля пятьдесят монет и положил на стол.

– Это я тебе не за пилы монеты даю, а за то, что выслушал меня и согласился, спорить не стал. Редко такое увидишь. Бывай здоров, Макар Терентьевич, как используем твои пилы – за новыми приедем, нет ничего вечного на земле. А захочешь на пилы свои посмотреть – милости просим к нам в гости на следующую осень. До того времени, надеюсь, запустим колесо в работу. Ладьей до Черкасс доплывешь, там спросишь казака Богдана Шульгу. А может, и осесть у нас захочешь.

– Поздно мне уже, казак, с места срываться. Но пять сынов у меня растет, всем на одном месте тесно будет – поглядим, может, и к вам кто захочет.

– На следующую зиму приедем к тебе за пилами, заготовь нам сорок или лучше пятьдесят, лучковых, до следующего Рождества заберем.

– Чудной ты, Богдан. Другой бы такое и за сто монет никому бы не показывал, прятал бы до смерти, а ты мне монеты за пилы суешь.

– Тут ведь какая штука, Макар Терентьевич. С одной стороны, двадцать монет я выторговал, а с другой, Бог мне то открыл, не мое оно, значит, делиться должен с теми, кто поймет и кому с того толк будет. Ну, бывай, мастер, то разговор долгий, спешим мы дальше, в другой раз приеду – договорим.

– Ишь, как завернул. Доброй вам дороги, воины, даст Бог, свидимся.

За Бобруйском, по дороге в Слуцк, пошел снег, темп езды упал, нужно было вглядываться в дорогу. Легкой рысью, а кое-где шагом мы преодолели еще полдороги до Слуцка и решили переждать разыгравшуюся метель в тепле постоялого двора. Не стоит, конечно, прогибаться под изменчивый мир, но метель – это особый случай. Ее лучше не прогибать, а слушать, как она поет за окном, самому протягивая руки и ноги к горячей печке.