Бегемот - Скотт Вестерфельд Страница 21

Алек напряженно дожидался сигнала в машинном отсеке.

Он расстегнул на куртке еще одну пуговицу. Нынче под вечер доктор Барлоу превратила отсек в настоящую баню. Такое впечатление, будто она специально поддает жара именно тогда, когда за яйцами следит Алек, — просто так, чтобы позлить.

Что ж, по крайней мере, страдать осталось недолго. Издалека уже слышно, как на машинной платформе правого борта начинают барахлить запальные свечи. Там сейчас находятся Клопп и Хоффман с Бауэром, делая вид, что возятся с двигателем. Возятся нарочито шумно, так что никто не удивится, когда к ним на помощь подтянется Алек.

После провального начала миссии доктора Барлоу план побега пришлось изменить. Алек видел, в какой спешке возвратился слонообразный шагоход: безо всяких припасов, один бок осыпан каким-то рыжим порошком. По кораблю разнесся слух, что на шагоход было совершено нападение, причем в инциденте пострадали десятки гражданских лиц. Уже через час у ворот летного поля скопилась разъяренная толпа, угрожая напасть на «Левиафан». У всех люков корабля были выставлены часовые, а гондолу взяли в кольцо османские солдаты в фесках. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы уйти нынче ночью через грузовую палубу.

Однако со своего поста в гондоле двигателя Клопп сообщил, что у причальной мачты часовых не наблюдается. А мачта сообщалась с головой воздушного монстра тросом, натянутым на высоте восьмидесяти метров. Так что если они впятером смогут перебраться по нему на мачту, а затем спуститься вниз, то, возможно, им удастся незаметно уйти по затемненному летному полю.

Алек прислушивался к надсадному вою двигателя, выжидая сигнал. Теперь, когда капитан фактически объявил Алека военнопленным, он готов был с легкой душой оставить корабль. Надо же быть таким глупцом, чтобы прикипеть к нему сердцем. Прав Фольгер: чувство, что это летающее исчадие ада — твой дом, на поверку оказывается самообманом и лишь причиняет боль. Да и Дилан мог стать ему близким другом разве что в каком-нибудь ином мире.

А вот и условный знак: запальные свечи чихнули пять раз подряд. Сигнал означает, что Бауэр с Хоффманом усмирили находящегося возле двигателя дарвиниста. Туда уже поднимается из своей каюты Фольгер, и, значит, побег начнется сегодня, как только стемнеет. Алек в последний раз проверил яйца; встряхнув, подложил в сено свежий обогреватель. Как бы ни было сейчас жарко в машинном отсеке, загадочный груз доктора Барлоу вполне проживет без надзора до утра. В конце концов, это теперь не его забота.

Обнаружив на ящике для яиц старое пятно смазки, Алек потер его пальцем и провел себе по щеке черную полоску — дескать, он и сам работал с двигателями на другом борту. Если кто увидит, то подумает, что возле яиц дежурит Дилан, а он выполняет поручение инженеров: к примеру, принести запчасти.

Постояв, Алек поднял свой инструментальный ящик. Он был набит запасной одеждой; здесь же лежала рация со штурмового шагохода, по весу отнюдь не пушинка, но если им придется скрываться где-нибудь в необитаемой местности, рация может оказаться единственным средством связи с внешним миром.

Алек вздохнул. На борту «Левиафана» он почти забыл, каково это — убегать и прятаться в вечном одиночестве.

Дверь, легонько скрипнув, отворилась, и Алек выглянул наружу, прислушиваясь к звукам корабля.

Тук, тук — чуть слышно донеслось до слуха. Что это: кто-то идет?

Он вполголоса чертыхнулся. Быть может, Дилан; хочет что-то сказать напоследок. А что говорить? От этого расставание станет только тяжелее. Пора уже выдвигаться на машинную палубу. Но звук исходил, казалось, откуда-то сзади.

Он обернулся: одно из яиц как будто бы шевельнулось. В розоватом свете обогревателей было заметно, что в нем постепенно образуется небольшая дырочка. По гладкой белой поверхности, отламываясь, соскальзывали кусочки скорлупы. Мало-помалу дырочка увеличивалась.

Алек застыл, держась за дверную ручку. Надо бы идти, бросив всех безбожных тварей, но он семь долгих ночей просидел, глядя на эти яйца и гадая, что же из них вылупится. А тут ждать осталось всего ничего.

Алек так же тихо прикрыл дверь.

Что примечательно, скорлупа ломалась как раз на среднем яйце — том самом, которое доктор Барлоу назвала «больным». И из дырочки уже что-то высовывалось. Коготок или, может быть, лапка? Светлый пушок на ней определенно был шерсткой, а не перышками.

Вот наружу, обнюхивая воздух, выпростался черный носик. Интересно, опасное ли это существо? Разумеется, оно всего лишь младенец, а у Алека на поясе стропорез в ножнах. Но принц на всякий случай встал поближе к двери.

Зверушка выбиралась наружу медленно, хватаясь за край ящика малюсенькими четырехпалыми лапками. Мех у него влажно блестел, круглые глазищи часто моргали в неярком свете обогревателей. Внимательно оглядевшись, существо, мелко дрожа, отодвинулось подальше от сломанного яйца.

Господи прости, но вид у этой твари вполне домашний. Великоватая для тельца шкурка висела складками, похожими на старческие морщины. Алеку почему-то вспомнилась тетина лысая кошка. Титулованная родственница разводила таких кошек из-за их причудливой внешности.

Пристально поглядев на Алека, тварь издала негромкий требовательный писк.

— Есть, наверное, хочешь? — тоже тихо сказал Алек, даром что понятия не имел о рационе этого существа.

По крайней мере, ясно, что людьми оно не питается. Слишком маленькое для этого и слишком… умильное. Большие глаза смотрели со странной мудростью и печалью. Алека охватило безотчетное желание взять его на руки, утешить, приласкать.

Существо протянуло свою крохотную лапку. Алек, поставив на пол инструментальный ящик, подошел на шаг ближе. Когда он вытянул руку, зверушка коснулась кончиков его пальцев, поочередно подержавшись за каждый. Вот она подалась вперед и неловко соскользнула по краю ящика; Алек едва успел ее подхватить. Тельце существа дышало теплом (это чувствовалось даже в духоте машинного отсека), а шерстка была мягкой, как шиншилловое манто, в котором мама обычно ходила зимой. Стоило Алеку легонько прижать существо к себе, как оно уютно заурчало.

Медленно моргнули большущие глаза, неотрывно глядя Алеку в лицо. Тоненькие лапки трогательно обвили запястье. Странно: это существо не вселяло чувства невольного отторжения, как остальная полунежить, обитающая на корабле дарвинистов. Какое оно все-таки маленькое, сонливое; и источает прямо-таки неестественное спокойствие. Вновь чихнул двигатель: Алек понял, что задерживается.

— Извини, — шепнул он, — но мне пора.

Он поместил зверушку обратно в ящик, поближе к теплу уютно светящихся обогревателей. Но стоило ему убрать руки, как животное вопросительно, с ноткой обиды заскулило.