Метро 2035: Питер - Шимун Врочек Страница 21

– Знаешь, почему негры в метро не живут? – спросил Уберфюрер вместо приветствия.

– Потому что вы им не даете? – догадался Иван.

– Почти. – Уберфюрер хмыкнул. – На самом деле мы тут люди посторонние, здесь если кто и виноват, так это Дарвин.

– Дарвин? А это кто? – сыграл простачка Иван. – Он что, тоже из ваших?

Седой скин заржал.

Уберфюрер терпеливо улыбнулся.

– Дарвин не из наших, как ты говоришь, но он создал теорию эволюции. Я разные книжки читал, меня не обманешь. Мол, мы произошли от обезьян. То есть кто от обезьян, выяснить как раз проще простого.

– Мы – арии. То есть произошли от какой-то арийской праобезьяны, – заключил Уберфюрер. – Она, похоже, тоже много о себе воображала. А фишка с неграми простая. Солнечного света здесь нет, верно? А без солнечного света в коже не вырабатывается витамин Д. То есть даже у нас, у белых, почти не вырабатывается, даже под лампами дневного света, как на «Площади Восстания» или на «Садовой». А у негров так совсем. Они же, бедолаги, под южное солнце Африки заточены, под родные слоновьи джунгли. И вот, – сказал он, словно это все объясняло.

– Что вот?

– Знаешь, для чего нужен витамин Д?

Иван пожал плечами.

– Он, братишка, отвечает за ориентацию в пространстве. Бедные наши негры в метро стали теряться. Совсем бедолаги заблудились. Дорогу простую найти не могут. Вот и поумирали к чертовой матери. Синдром Сусанина, бля.

Значит, все-таки Кузнецов не ошибся, подумал Иван. Но мне отчаянно нужны союзники. Цель оправдывает средства. А для этого нужно сделать один финт ушами… Точнее, даже два.

Так сказать, расставить точки над «ё».

– Я не люблю фашистов, – сказал Иван обыденным тоном. – Отмороженные дебилы, вот они кто. Так я считаю.

Уберфюрер изменился в лице.

Тут Иван решил, что ему сейчас будут бить морду – и приготовился. Вместо этого Уберфюрер захохотал. Это было… неожиданно. Особенно когда вслед за вожаком начали ржать остальные скины. Стадо здоровенных морсвинов, елки. Еще бы посвистывали…

– Испугался? – спросил Уберфюрер. Усмехнулся. – Не бойся.

Иван поднял брови. «В чем-то я ошибся».

– Я сказал что-то смешное?

– Видишь, в чем штука, брат. Мы ведь фашистов тоже не любим.

«Евреи, ненавидящие евреев? – подумал Иван. – Н-да».

– Мы другие, – сказал Уберфюрер.

– Другие? – Иван огляделся, скинов было восемь человек, все лысые и наглые. – Что-то непохоже.

Убер хмыкнул.

– Мы правильные скины. Красные. Смотри, брат. – Уберфюрер закатал рукав, обнажилось жилистое предплечье с татуировкой – серп и молот в окружении лаврового венка. – Видишь? Мы не какое-нибудь нацисткое дерьмо… Имя Че Гевара тебе о чем-нибудь говорит? Аста сьемпре команданте. До вечности, брат. Да-а. Вот это был человек!

Скин – это «кожа» по-анлийски. А в чем назначение кожи, знаешь? Защищать мясо от всякой малой хуйни и предупреждать, даже болью, если хуйня подступает большая. Вот, скажем, подносишь ты огонек зажигалки к ладони… ага, понял?

Иван кивнул.

– Если есть боль, значит, ты еще жив, брат, – сказал Уберфюрер. – Такие дела.

Кожа погибает первой.

Мы и есть «кожа» метро. Если бы не мы, вас бы уже сожрали. Или сидели бы вы на своих толстых капиталистических задницах и ждали, когда, наконец, вымрете совсем.

А мы заставим вас шевелиться. Хотите вы этого или нет.

Мы – плохие, да? Ублюдки, да? Отмороженные дебилы, говоришь?!

Пусть так. Зато мы не сдаемся.

Иван помолчал.

– И как называется? Эта ваша… миссия?

– А он не такой дурак, – сказал Уберфюрер Седому. Повернулся к Ивану. – Бремя белого человека – вот наша миссия. Киплинг, брат. Ничего не поделаешь. Так и живем…

* * *

Иван стоит на вершине гигантского полуразрушенного здания. Вокруг простирается звенящая, необъятная пустота. Дует ветер – от каждого порыва конструкция гудит и качается. У-у-угу. Иван переводит взгляд. Он стоит на краю наклонной смотровой площадки. Серые облака обхватывают здание несколькими этажами ниже. Подножия здания не видно.

Кажется, отсюда долго лететь вниз.

Иван смотрит вперед, зацепляется за водную гладь и скользит взглядом вдоль реки. Это Нева, молчаливая и чернильно-черная, каменные берега заросли серой растительностью. Облицовка набережной пробита деревьями… Если их можно назвать деревьями. Мясистые серые стволы, скрюченные листья…

Мост. Еще мост, теперь разрушенный.

Вдалеке видны здания. Знакомый шпиль Адмиралтейства.

Дальше Иван видит почти круглое поле развалин, там прошла ударная волна, сровняв здания с землей. Профессор Водяник, наверное, сказал бы, что здесь был высотный ядерный взрыв. Нейтронная бомба. Разрушений не так много, а вот заражение местности на пятьдесят лет вперед.

Наконец, сориентировавшись, Иван понимает, где он сейчас.

Это «свечка» Газпрома. Охта-центр.

Фаллический символ, прорвавший небесную линию города. В здании под ногами есть нечто жуткое, не передаваемое словами. Безжизненное мертвое строение под ногами гудит и воет, раскачивается в воздухе. Амплитуда: несколько метров туда, несколько обратно. Иван помнит, что полностью здание доделать не успели, построили только пустую коробку. Окна успели сделать, но их выбило взрывной волной. Внутри здания все мертво. В час «П» здесь не было людей – кроме строителей, быть может?

Иван переводит взгляд и видит на другом берегу Невы блекло-голубое здание Смольного собора. Некогда изящные башенки выцвели, части нет совсем. Одна сохранилось, но черная от времени. С высоты Охта-центра все это кажется мелким и игрушечным.

Бамм.

Кажется, в здании что-то есть. Какая-то жизнь. Иван поворачивает голову и видит глаз.

Черный круглый глаз смотрит на него сквозь перекрестье ржавых балок, сквозь провал в смотровой площадке.

Иван чувствует, как мороз пробегает по коже.

Не птичий.

Клекот. Длинная зубастая пасть высовывается сквозь лифтовую шахту. Дергается, бьется. Вытянутая шея покрыта серым пухом. Зубы острые и мелкие.

Иван отшатывается. Клацанье клюва и недовольный скрежещущий голос твари. Порыв ветра толкает его в спину. Иван чудом сохраняет равновесие, вцепляется в металлическую балку. Здание медленно, нехотя раскачивается. Холодный мокрый металл скользит под пальцами. Ржавчина.

Иван цепляется что есть силы, но пальцы соскальзывают.

Один палец отрывается от балки. Другой…

Страха нет. Есть странное оцепенение, словно происходящее его, Ивана, не касается.