Канун - Михаил Зуев Страница 21

Док учился в девятом, когда отец Славки Меерова, профессор биофака МГУ – веселый такой дядя, компанейский, не то что вечно унылый отец Дока, – съездил в Англию, то ли по обмену опытом, то ли на какую научную конференцию. Стояла весна, еще надо было в куртках, но уже можно было без шапок и шарфов, да и вообще не застегиваться.

– Слушай, – сказал Славка, когда они вместе вышли из школы, – отец из Англии дисок привез, классный вообще. А пойдем послушаем!

Было видно, что Славке очень хотелось похвастаться, но в силу его природной застенчивости и интеллигентности получалось с трудом.

«Дисок» был новый, не пиленный, пахнущий типографской краской. На обложке то ли лежали, то ли были подвешены в неестественных вывороченных позах четверо молодых мужиков с длинными волосами и презрительными выражениями лиц. Славка достал из картонной обложки белый бумажный вкладыш. На нем в один цвет, черным по белому, местами слепо – какие-то слова не пропечатались нормально – были оттиснуты тексты песен.

– Ку-и-ин. Ш-и-ир харт ат-так ^[26], – медленно, с выражением и почтением прочитал вслух Док.

– Ну! – оживился Славка. – В кресло садись, сейчас услышишь.

Славка нежно положил пластинку на диск проигрывателя, протянул Доку конверты и сам уселся на диване рядом. Первая вещь называлась «Брайтон рок». Только лет через десять Док докопался до того, что же такое этот «брайтон рок», какое отношение он имеет к «брайтонскому леденцу» и при чем здесь Грэм Грин, – а тогда, в первый раз, альбом поверг его в трепет. Никогда раньше Док не слышал ни такой музыки, ни таких инструментовок, ни, самое главное, такого вокала. Поэтому альбом, и в особенности его первая вещь, запал Доку в душу навсегда, как происходит импринтинг родительского облика у птенцов.

Полгода спустя после смерти Вальки Док прилетел в Лондон. Доехав из Хитроу на метро с одной пересадкой до «Виктории», купил билет на электричку в Брайтон. Через час, болтая нетяжелой дорожной сумкой, он шел под уклон узенькой Квинс-роуд, время от времени – от нечего делать – останавливаясь и разглядывая витрины нехитрых маленьких лавочек. Дойдя до приморской Кингз-роуд, свернул направо. Через десять минут Док заселился в «Хилтон Брайтон Метрополь», забросил сумку в номер, спустился в лобби-бар и, заказав у стойки виски, попросил дать ему телефонный аппарат. Недолго думая, Док позвонил в первое попавшееся агентство недвижимости – его телефон он списал с одной из витрин на Квинс-роуд.

Двадцатью минутами позже веселая и совсем не чопорная мисс Маргарет из агентства везла Дока на мелкой игрушечной «воксхолл-корсе» вдоль моря по Кингсвэй. Док опустил стекло и с благоговением вдыхал запах моря. Большая квартира на четвертом этаже с двумя спальнями, гостиной, двумя ванными комнатами, гардеробной, огромными окнами с видом на море и с длиннющим балконом со стеклянными стенками располагалась в совсем новом жилом комплексе с гордым названием «Кингсвэй Корт – Квинс Гарденс». Док улыбнулся: еще пару часов назад он не мог себе даже представить, что окажется в такой ментальной близости от королевского семейства. Предваряя вопрос Маргарет – годится или едем дальше, – Док подошел к окну гостиной, раздвинул рамы, вдохнул терпкий острый морской ветер и коротко сказал:

– Согласен.

Две с половиной тысячи фунтов в месяц за меблированное отполированное великолепие были сущими копейками по сравнению с видом и запахом из открытого окна. Великое переселение народов состоялось следующим утром. Док с легкой сумочкой шел пешком по набережной Ла-Манша. Было солнечно, и он с удивлением заметил, что брайтонское солнце не только «брайтли» ^[27] светит в глаза, но и отогревает душу.

Док понимал, что уединение сейчас нужно ему не меньше, если не больше, чем брайтонский воздух. Многие годы подряд он работал. Причем именно работал – серьезно, жестко, а не за зарплату и спустя рукава. В бесконечной работе почти не было перерывов, и Док считал такое положение вещей нормальным. С каждым годом он становился все более обеспеченным, и, наконец, последние события закинули его вообще на новый уровень. Теперь требовалось пересмотреть свое отношение к жизни. Он совершенно очевидно представлял себе, что прежнего существования у него больше не будет, и не будет, скорее всего, никогда.