Пожиратели облаков - Дэвид Шейфер Страница 20

– Ле-о Крэйн, – озвучил доктор имя, написанное меж крылышек бежевой папки, которую он держал в руках как ресторанное меню. Прочел просто как три слога, в которые Лео весь как есть, видимо, и умещался. Кабинет был тесный. Лео сидел на очередном образчике канцелярской мебели, подчеркивающем твою убогость – в данном случае это было низковатое, узкоспинное кресло с тугой обивкой, лишний раз намекающее, что ты неудачник.

– Итак: как дела? – спросил доктор, наконец удостоив его взгляда.

«Как мои дела?» – с внутренней усмешкой подумал Лео, все еще чувствуя в голове тупое нытье. Как ответить? Может, безопаснее сказать то, что и положено человеку при поступлении в реабилитацию: подавлен, взвинчен, удручен? Во всяком случае, так ощущал себя он. Лео приподнял голову и вобрал в себя взглядом кабинет: большое окно с куском плоской зеленой лужайки; массивный монитор на столе; телефон с гирляндой самоклеящихся листочков; карандашница с надписью «Карандаши». А вон там, на угловом столике, коробка салфеток – уж не с логотипом ли «Виагры»? Мать честная, и вправду: именно коробка салфеток, и именно с логотипом «Виагры». И все это – буквы клейма «неудачник» у тебя на лбу. Ты бился, и ты проиграл. Вот он, ваш Лео, на обочине жизни, великовозрастный дитятя – неудачник на неудобном кресле.

– Кит сказал, вы сегодня не хотели участвовать в группе, – подсказал тему доктор. – Отчего? Что скажете?

Врачебный персонал здесь все как один с пациентами общался эдаким фальшиво-удивленным тоном. Ну а Лео с того момента, как попал в реабилитацию – сутки с небольшим назад, – молчал как рыба об лед. Сейчас на вопрос доктора он лишь пожал плечами. Как, с какой поры начинать отмотку во времени, чтобы дать ответ на этот вопрос? Впервые за несколько недель он был трезв, но темный омут запоя сменила тоскливая растерянность того, кому – а еще непонятнее, в чем именно – здесь доверять. Так что не лучше ли держать рот на замке. На большинство вопросов ответить было невозможно – ответов попросту не было, или же отвечать пришлось бы долго и разветвленно.

К тому же что-то в оболочке ума внушало: «То, что ты превратил свою жизнь в бардак, еще не значит, что идеи кого-то другого чем-то ценнее».

Пожалуй, что да. Особенно того, у кого на карандашнице написано «Карандаши». Этот парень что, в самом деле доктор? Лео оглядел стены кабинетика: есть ли на них диплом? Гляди-ка, есть. Клинический психолог; учреждения, о котором Лео слыхом не слыхивал. А вот и еще одна пощечина на самом виду: «Изнанка, явленная наружу». Более чем веский довод в пользу того, что этот так называемый доктор тупо непригоден и для пустяковых-то советов, не говоря уж о важных.

Давным-давно, еще в колледже и некоторое время после него, Лео был ближайшим другом автора этой дебильной книжки. Но когда удача ни с того ни с сего улыбнулась Марку, тот своего друга возьми и брось, а на звонки Лео стал отвечать какой-то деревянный ассистент. Дикий успех «Изнанки» Лео глубоко занимал, а отчасти даже тревожил. Неужто для того, чтобы у тебя в этом мире все получилось, надо суметь единственно вот так выпендриться, метнув говно с сияющей улыбкой? И вот еще что: тот Марк, который помнился Лео, написать такую книжку просто обкакался бы. Да и не книжка, а скорее брошюра – сотня страниц с широкими полями. Вероятно, он на ней несказанно обогатился, что тоже не на шутку раздражало.

Лео обрел голос.

– Вы фанат Деверо? – спросил он доктора, подбородком указав на книжную полку.

– Да, я считаю, что в этой книжице содержится весьма многое. А что, вы знакомы с этой работой?

– Не то слово, – ответил Лео (четвертое слово, произнесенное им со времени прибытия).

Он наблюдал за тем, как доктор пытается, так сказать, вставить ногу в приоткрывшуюся дверь; указательный палец вновь сновал по строчкам внутри папки. Что там внутри, догадаться было несложно: мрачное резюме его, Лео, последних нескольких месяцев в изложении сестер (и кто там еще заранее порадел, чтобы он очутился здесь). Вчера, открыв дверь на стук и завидев на пороге трех своих сестер, он сразу обо всем смекнул. Ни одна из них в этом штате не жила. И хотя дни недели последнее время значили для Лео немногое (с таким же успехом можно было дивиться смене цифр на циферблате), десять утра в четверг было все же не самым удобным временем для визитов, даже в Портленде.

Двое из его сестер занимались присмотром за фамильным состоянием, которое нажил их дед, король настольных игр Лайонел Крэйн. В свое время фирма именовалась «Крэйн и Херрон», пока в 1975 году Лайонел Крэйн и Нэт Херрон не рассорились друг с другом по вздорному, казалось бы, поводу: счету в гольфе. На беду ни тот ни другой не имели привычки уступать, а потому их размолвка (на предмет того, чем считать оставленную трактором колею у 12-й лунки Милбрукского гольф-клуба – официальным игровым препятствием или просто досадной помехой) набирала силу и пускала свои ядовитые корни, пока оба уже и словом не могли перемолвиться иначе чем через адвоката.

Какое-то время – недолго – эта история была у всех на устах: дорогущий распил компании, некогда создавшей классическую «Игру союзов», в которой игроки блокируются друг с другом с целью вытеснить из игры соперников. Особенно отчаянно бывшие компаньоны дрались за права на логотип фирмы: журавля и цаплю ^[21], интимно переплетенных на голубом поле. Отпочковавшаяся в итоге «КрэйнКо» (теперь с символом в виде подмигивающего журавля в цилиндре – эмблема, понятно, уже не столь выигрышная) через десять лет акционировалась и ныне успешно цвела в виде молодежного и семейного бренда.