У звезд холодные пальцы - Ариадна Борисова Страница 20

Есть во времени бессрочноммежду днем и ночью место,где раскормленные тучипревращаются в вершинынесгибаемых утесов,а неколебимый камень –в облаков пушистый иней.Там понять бывает трудно,то ли небо землю точит,то ль земля снедает небо…Там над мертвыми волнами,что текут туда-обратно,радугою мост восходит,пестрый, как перо сапсана,созданный из слез и смехамастеров земли Срединной.Там повсюду звон и скрежет,вся земля в железной гари,в сером беспросветном дымене видать луны и солнца.Там вздымается в туманевысоченный холм железный,трижды опоясан медьютрех пределов пограничных.Снизу он, как огнь, палящий,сверху он, как лед, морозный,до него – пять кёсов конных,два ночлега пешим ходом,а потом – ползком семь взмахов.В том холме сокрыта кузня.В ней, объятой едким паром,трудится Кудай трехликий,безобразный и красивый!Правый лик Кудая светели божественно сияет,левый – гнусен, словно бесаотвратительная рожа,ну а тот, что посередке, –лик обычный, человечий…На плечах Кудая копотьв треть ладони толщиною,грудь широкая покрытаржавчиной на девять пальцев,торс в окалине и саже.С конского хребта Кудаясыплются зола и пепел,круп усеян серым шлаком,хвост в пылище, а копытаутопают в грудах угля.Бесконечно прекословятлики пылкие друг другу,и тому веленью служатруки мастера Кудая,чьей личины верх сегодня.Он – единственный ковательудивительных джогуров,малых, средних и великих.Облечен высоким правомнаделять детей во чревах,в круглых чашах материнских,искрой Бога или беса –ведать, чувствовать и делатьто, что прочим недоступно…Ох и трудно трем личинам,меж собою несогласным,к одному прийти решенью!Потому-то, верно, людям,обладающим джогуром,ни покоя нет, ни лада,в их сердцах то жар, то стужа –скоротечный праздник славыи сомнений долгих мука,счастья высшего блаженствои отчаянье глухое!..

Пропев отрывок, сказочник прикрыл глаза и словно уснул.

– Ты говорил об искусах, – коснулся руки старика Дьоллох.

– Да, об искусах, – встрепенулся почтенный. – Вы, наверное, поняли, о чем олонхо предупреждает. Соблазны Кудая губительны, но столь неистово желанны, что порою не вынести их человеку. Проще руки лишиться, чем продолжать жить, как все. Раньше сверх меры одаренные кузнецы так и поступали: отрубали себе левую руку, избывая искус.

– Почему?!

– Страшное случается с ковалем, который достигает высшего, девятого уровня мастерства и заглядывает за эту грань. Всему на земле есть предел. Кудай не прощает дерзновенного. Поворачивается к нему левым демоническим лицом, стуча от злости железным копытом. И тогда джогур рвет человечью душу на части: то вознесет ее высоко, до звездного ветра в ушах, то со всей силы жестоко грянет о землю! Подлинный дар не бывает безмятежным. Полный неведомых страстей, он может помешать избранному жить по-людски, может сделать изгоем и посмешищем в глазах остальных. В мгновения, когда мастер всей душою, всей плотью и кровью сливается с возлюбленным делом, ему кажется, что он подобен Творцу… и он создает божественную красоту! Это беспредельное счастье, доступное единицам. Но это есть и лукавый искус. Редко для кого проходит бесследно сравнение себя с божеством. Не счесть великих мастеров в холме о трех поясах. Там в кузне трехликого выращиваются цветы мастерства. Из нежных на вид, а на ощупь твердых, как железо, лепестков Кудай кует джогуры для все новых и новых умельцев. Смешанным огнем небесных высот и подземных глубин полыхает его громовое горнило! Полуптицы-полулюди с железными клювами присматривают за кузнецами, чтобы не смели выбраться из горы окалины. Несчастные вбиты в нее по пояс за то, что дерзнули сунуть нос в знания, недоступные людям. Кузнецы помогают трехликому наливать звезды джогуров небесным огнем. После этого кому-то на Орто достаются огненные дары. Одному – чародейский с отворенной миру душой, другому – дар чувствовать открытою плотью духов земли и вод, третьему – предвиденье грядущего… Говорят, прежде воины девятого уровня, ослабнув, ложились в горн Кудая, чтобы закалиться и окрепнуть для великих побед.

– Знал ли ты сам певца, искушаемого трехликим? – спросил Дьоллох, в странном напряжении глядя в костер.

– Знал, – кивнул старик. – Мальчонкой повезло мне слышать несколько полных сказаний Ыллыра, олонхо которого я помянул. Певцу было даровано несказанное счастье, но пришлось заплатить за него прекращеньем мужских родовых колен. Единственная дочь, рожденная от седьмой баджи, вышла замуж за парня, живущего далеко на севере, и тоже родила дочь. Замкнулся отцовский род.

– Чем же Ыллыр отличался от других?

– Уменьем добывать красоту из звуков горного ветра, а красоту слов из журчания рек. Устами певца вещали духи предков, помнящие бессчетные олонхо, полузабытые и вовсе безвестные. Непросто поверить, однако было воистину так: он пел, а голос его потрескивал в балках потолка, жгучим пламенем трепетал в очаге, гулкими шагами отдавался на крыше юрты… Случилось однажды, что в тело жены старейшины тонготов, страдавшей душевным недугом, забрался бес. Стал буянить, выворачивать изнутри больную. Кости ходуном ходили, горло само собой кричало непотребное человечьему слуху. Шаману кочевых людей никак не удавалось обнаружить беса. Вертким оказался окаянный. Щуренком ускользал от пронизывающего взгляда, ужом увиливал от выманивающего слова. Отчаявшись, старейшина позвал Ыллыра и попросил его спеть ту часть олонхо, где земной ботур побеждает воина демонов. Внимая голосу певца, бес прекратил буйство и притих. Так увлекся, что выскочил из женщины – песенному собрату помочь! Тут уж тонготский шаман живо схватил пронырливого злыдня, свернул узлом и затолкал в турсучок тюктюйе… Кочевники сами о том рассказывали моему отцу, а я, спрятавшись неподалеку, собственными ушами слышал.