Проклятый город - Павел Молитвин Страница 20

Юрий Афанасьевич взглянул на паренька, близкого к тому, чтобы дать сигнал: «Свистать всех наверх!» — и коротко бросил:

— Зови Шпыря. И пусть пачку баксов с собой прихватит.

Парнишка, сообразив, что если бы мастерскую накрыли, то парковался бы здесь не глиссер с эмблемой Морского корпуса на носу, а «этажерка» с двумя дюжинами вооруженных до зубов курсантов, быстренько скрылся в глубине здания. Радов выбрался на понтон, захватив с собой набрюшный и наспинный рюкзаки, в которых загодя упаковал мокрый мундир, гидрокостюм, ласты и «жабры» Ильи Михайловича. Осмотрелся по сторонам, вытер катящийся со лба пот — в шерстяном трико было жарко, выглянувшее из-за облаков, когда он добрался до Петроградской, солнце палило вовсю.

Чудно, кстати, что острова, на которых стоял город, давно исчезли, над водой в лучшем случае верхушки зданий виднеются, а жители до сих пор говорят: Заячий. Крестовский, Каменный, Елагин остров. Словно надеются, что поднимутся они когда-нибудь со дна Финского залива… Да и сам Радов в детстве часто спрашивал у сестры: «Когда город поднимется? Когда ему надоест на дне залива лежать, в воде мокнуть?» А Рита уже тогда отвечала, что скорее люди уйдут жить под воду, чем Питер всплывет из сине-зеленой своей усыпальницы…

— Чем могу быть полезен многоуважаемому господину? А, Четырехпалый! Редкий и желанный гость! Что будем пить: марсалу, мартини, мадеру? Водку, виски, вермут? Коньяк, кальвадос, киндзмараули?

— Сидр, ситро, сельтерскую воду, — ответствовал Юрий Афанасьевич, с улыбкой припоминая, как прогудели они под Рождество целую неделю, начав с «рюмочки по случаю взаимовыгодной сделки». — Рад видеть тебя, человек-губка, но пить с тобой нынче не буду.

Он пожал крепкую мозолистую ладонь сухонького низкорослого человечка, насквозь пропахшего красками, лаками, машинными маслами и растворителями, и указал на глиссер Чернова:

— За этим красавцем охотятся акулы. Возьми его под свою руку, иначе мне придется сделать в нем аккуратную пробоину и пустить ко дну.

— Акулы? — переспросил Шпырь, не сразу въезжая в тему. — Ага, уходишь из стаи по собственному желанию?

— Это мое выходное пособие.

— Не жирно, однако.

— Дай бог всякому получить такое, отправляясь на заслуженный отдых.

— Лучше, чем похороны за казенный счет… — пробормотал понятливый Шпырь и, проскочив мимо Радова, спрыгнул в глиссер.

За пять минут он обстукал, ощупал, обнюхал и едва ли не облизал его от носа до кормы, после чего, перебравшись на понтон, вытащил из кармана пузырящихся на коленях штанов пачку кредиток. Добавил к ней несколько штук из другого кармана и протянул приятно изумленному Юрию Афанасьевичу.

— Скакун, конечно, чистых кровей, но этак ты своих пацанов по миру пустишь.

— Мне в дальних краях гнезда не вить, а у тебя там каждая монетка на счету будет. Парня с лодкой дать, чтобы до места подкинул? — Не дожидаясь ответа, Шпырь пронзительно свистнул, и давешний неулыбчивый юноша возник в переделанном под дверь проеме окна. — Позови Тимофея, пусть глиссер в док загонит, а сам собирайся, отвезешь клиента, куда велено будет.

— Расторопные у тебя ребята. Любо-дорого посмотреть, как крутятся, — сказал Юрий Афанасьевич, наблюдая за тем, как кряжистый Тимофей заводит глиссер в некое подобие прорубленных на месте эркера ворот, а хмурый парень перегоняет с дальнего конца понтона пластиковую лодку с мотором типа «Пассат».

— Шустро оборачиваются, — подтвердил Шпырь и протянул Радову руку. — Семь футов под килем и летной погоды. Привет Большому Барьерному.

— Замерзнешь в родных пенатах, приезжай греться. — Юрий Афанасьевич спрыгнул в лодку, поймал орошенные ему Шпырем «брюхо» с «горбом» и распорядился: — Двигай на Васильевский.

— Я воль, мин херц! — без улыбки отозвался парень, закладывая крутой вираж.

4

Вернувшись через мастерскую на парковку, Тимофей обнаружил Шпыря сидящим свесив ноги с понтона и прижимавшим к уху слабо потрескивавшую трубку мобильного телефона.

— Я загнал глиссер в док и осмотрел. Там всего-то и требуется…

— Ш-ш-ш! — хозяин мастерской прижал палец к губам, прислушиваясь к неразборчивому бормотанию трубки.

— Да! Я желаю говорить по поводу вашего глиссера с кем-нибудь из офицеров! Потому что надеюсь на вознаграждение! Нет. Нет, не мой долг, ибо я заплатил за него деньги! Тогда можете искать вашего красавца сами. Привет! — Шпырь подмигнул Тимофею и захлопнул крышку трубки.

— Эге! Ты что же, в Морской корпус звонишь? — удивился рабочий. — Не замечал за тобой тяги к фискальству. Какого черта тебе вздумалось самому в петлю лезть?

— Тим, ты часом не перегрелся? Я же не в полицию звоню! — хозяин мастерской скорчил забавную рожу и вновь подмигнул своему недогадливому помощнику. — Ты понял, чей это глиссер? Самого главного ихнего начальника. Куратора.

— Алло! — завопил он, нажав на клавишу повторного звонка. — Да, это опять я! Берете глиссер, или мне его какому-нибудь бандбоссу загнать? Ну не шутите, мне за одну эмблему на его носу столько дадут! С кем? Вот это другой разговор. — Прикрыв трубку ладонью, Шпырь округлил глаза и прошептал: — С самим связывают, понял?

— Господи, Шпырь, мы же с ним вместе пили! — возмущенно рявкнул Тимофей и шагнул вперед, намереваясь выхватить трубку из рук хозяина мастерской. — С дуба, что ли, рухнул, мужик?!

— Брысь! — страшным шепотом гаркнул Шпырь и лебезящим голосом зачастил в трубку: — Рад стараться! Будет исполнено! На Большой Пушкарской. Так точно! — отрапортовал он. Выпалил адрес и начал растолковывать, как быстрее добраться до его мастерской, делая в то же время успокаивающие знаки насупившемуся Тимофею.

— Порядок! Деньги делать — это тебе не гайки крутить!

— Чудишь, Шпырь! Если кто узнает, что ты клиентов сдаешь, наша лавочка недели не протянет. Рванут прежде, чем ты по миру с сумой отправишься!

— Охолонь, Тим. Остынь. Никто Четырехпалого сдавать не собирается. Этого мне и при желании не сделать, слишком он ушлый мужик, — пояснил Шпырь, пряча трубку в нагрудный карман клетчатой рубахи. — Я собираюсь вернуть глиссер его законному владельцу за солидное вознаграждение. И только. Усек? Взамен одного, покинувшего нас клиента я хочу обзавестить несколькими. Офицеры Морского корпуса не должны забывать адрес нашей мастерской, а тебе не придется стричь и перекрашивать волка, дабы выдать его за пудель-спаниеля.

— Кого-кого?

— За кокер-пуделя или доберман-ротвеллера. Ну что ты на меня вылупился, как на призрака отца Гамлета? Вот брошу вас всех, к чертовой матери, продам лапочку и удеру куда-нибудь… на Большой Барьерный риф. Единственный стоящий мужик на весь Питер был. так и тот в бега подался. Дай-ка руку! — Ухватившись за протянутую ему Тимофеем руку, Шпырь, кряхтя, поднялся с понтона, окинул взглядом забитую лодками и катерами парковку и с неожиданно прорезавшейся в голосе тоской продолжал: — Вот погоди, придет и мой час. Завяжу с делами и подамся на юга — все лучше, чем по полгода буера и снегоходы в этом богом проклятом граде чинить. Не веришь? Ну и черт с тобой. Иди, «голландца» докрашивай, а мне надобно подготовиться к приезду кураторских посланцев…