Пасынки Бога - Александр Юдин Страница 20

— Нет-нет! — поспешил прервать его аль-Рашид. — Я не о том. В вере я крепок, как никогда. Сам иной раз не нарадуюсь, насколько крепок.

— Так о чем же ты толкуешь, сыне? — нахмурился старец.

— Я, собственно, о законе. Закон я нарушил.

— Вот оно как, — грустно, но ободряюще улыбнулся наставник. — А думал ли ты, сын мой, над тем, возможно ли для истинно верующего преступить Закон и Установления Божеские или человеческие? Сколь сообразно сие с истинной-то верою?

— Ну, Божеских-то законов я не нарушал… — начал было Георгий, но тут же запнулся, — или нарушал?

— Нарушал, нарушал! — воскликнул старец уже с совсем почему-то веселым лицом. — Сам ведь ведаешь, что нарушал, ума-то в тебе довольно: давно те времена мрачные миновали, когда пагубное отчуждение Святой Церкви от государства, Веры от Закона, покаяния от наказания влекло за собой полную незащищенность общества нашего, ибо мирской и нравственный суды разделены были и, хотя даже и отсекался вредный член механически, на его месте тотчас вырастали два других. Теперь не то: один у нас церковно-мирской суд, зато и на смерть более никого не посылают. Милосердие утвердилось там, где ранее единая жестокость процветала. Ты-то сам как мыслишь, правильно это?

— Не моего ума дело.

— Тьфу на тебя! Ты поразмысли: что лучше — когда человек наказания земного страшится или когда он Бога небесного боится? Сам-то Бога боишься? Да? Это хорошо. Сказано у пророка: лишь для богобоязненных есть место спасения, сады и виноградники, где внизу текут реки, и полногрудые сверстницы — черноокие, большеглазые, и кубок полный с напитком пьянящим, но от него не страдают головной болью или ослаблением… Сказывай, однако, в чем Закон преступил?

— Подозреваю, что сегодня ночью в драке я убил человека… ну, точнее, двух.

— Ай-яй-яй! — запричитал Зосима. — Говорено ведь: не должно правоверному убивать правоверного, разве по ошибке. А если кто убьет правоверного умышленно, то воздаяние ему — геенна, для вечного пребывания там… Впрочем, Господь — Он милостивый, милосердный. Особенно к раскаявшимся. Однако не в моей власти разрешить тебе, сыне, грех сей. Это тебе надобно с Урбаном, с отцом-правёжником потолковать. Смертные грехи — его епархия. Погодь маленько, я скоро…

С этими словами Абу-Засима вновь скрылся за ближней колонной, а вместо него из-за этой же колонны тотчас выступил высокий прямой старик с иссохшим лицом и воспаленными, навыкате, глазами. Алая мантия широкими складками ниспадала с его плеч, полностью скрывая очертания тела.

— Ага! — немедленно воскликнул правёжник. — Вот ты где, скудель нечистот, греховодник! Окаянный убивец! Знаю, все знаю! И ведь не в первый раз уже! Дождешься: вот растянет тебя Сатана на раскаленной решетке, да — ы! ы! ы! — Тут отец Урбан изобразил тощими старческими бедрами не вполне пристойное движение. — Будешь ужо знать, как пакостить! Ну что? Страшно тебе?

— Еще как, — не стал зря поперечничать Георгий, — прямо жуть берет.

— Ага! Значит, не погибла еще душа-то. Уже хорошо. Сказывай теперь, вражина: кого, куда… Тьфу ты!.. Когда, где, как и кого?

Выслушав краткий рассказ аль-Рашида, отец-правёжник, гневно вращая налитыми кровью глазами, возопил:

— Мерзость запустения в сердце твоем! Когда же кончишь бунтовать и истреблять правоверных? А?! Ответствуй!

— Да какие они, в самом деле, правоверные? — возмутился Георгий. — Шушера поганая и больше ничего. Потом, это все ж таки самозащита — они же первые на меня напали. И я просто вынужден был защищаться…

— Не увиливай, срамник! Ты вполне мог избегнуть столь крайних мер. Или не прав я? Или не потакал ты в глубине души потаенным желаниям своим? А?! Ответствуй!

— Потакал, не потакал… Я же не психокорректор и не духовник, чтобы копаться в тайниках души. А все ж таки, полагаю, то были не обычные грабители… и набросились на меня не случайно — думаю, что подосланы они уммовцами… Ты лучше скажи, святой отец, как быть: сообщать мне о случившемся светским властям или что?

— Кем, говоришь, подосланы? — спросил правёжник, утишив голос и супя брови.

— Да послышалось мне, что они упоминали корпорацию «Ум Муна»… потом, как раз сейчас я расследую одно дельце, связанное с «УММом», вот поэтому…

— Значит, так, — перебил его отец Урбан, — светским властям сообщать о том необязательно: мы сами с усами, разберемся. А грех двойного смертоубийства я тебе отпускаю. Но учти! И не думай! Сие — в последний раз, так себе и знай. А то взял моду… Все, свободен покуда!

Вот те на, подумал аль-Рашид, вновь очутившись в тесном пространстве исповедальной будки, что-то сегодня быстрее, чем обычно, — никаких тебе цитат, заунывных наставлений… И даже епитимьи никакой не наложил… Но тут же одернул сам себя: не наложил, и слава богу! Радоваться надо, а не ворчать.

Георгий не раз слышал от дядюшки Влада и от иных людей, что после исповеди они ощущают некое чувство освобождения и очищения. «Как Христос голыми пяточками по нёбу пробежал», — говаривал обыкновенно дядя Влад. Сам же аль-Рашид всякий раз испытывал неприятные, даже стыдные ощущения… будто его застигли, когда он присел по нужде. А потому из исповедальни вышел он в настроении еще более раздраженном и угнетенном.

Подъезжая к штаб-квартире «УММа», расположенной в самом сердце Москва-Сити, Георгий велел аэротаксу, прежде чем припарковаться на посадочной площадке пятьдесят девятого этажа, облететь здание вокруг.

Центральный офис Корпорации, несмотря на солидный, более чем вековой, возраст, по-прежнему поражал воображение: массивная, из стекла и структурированного гранита, Пирамида-зиккурат вздымалась вверх на сто шестьдесят этажей, только не уступами, а закручиваясь резко сужающейся к вершине спиралью. Наверное, именно такой, подумал Георгий, должна была быть Вавилонская башня. Разумеется, исключая комплексную систему круглосуточной безопасности, видеонаблюдение всех подъездных путей и внутренних помещений, а также полную автоматизацию инженерных систем.

Сначала он решил встретиться с Офертой.

К его удивлению, невинная, казалось бы, просьба уточнить, что еще, помимо макияжа, входило в круг ее служебных обязанностей на прошлогоднем шоу «усыновления», вызвала у девушки мгновенное замешательство. Оферта даже попыталась сослаться на губернский закон «О служебной тайне». Но Георгий молча помахал у нее перед носом своим прокурорским допуском, а потом, прокрутив соответствующее место их предыдущего разговора, пояснил растерянной девице, что, сказавши «А», придется говорить и «Б». Да еще трагическим голосом поведал про уголовную ответственность за умышленное сокрытие информации от органов следствия. Тут он откровенно сблефовал (какой из него «орган следствия»?), но на Романову это произвело должное впечатление.

Немного смущаясь, она призналась, что ее непосредственной обязанностью была также проверка… мужских способностей претендентов. Проще говоря, она проверяла их на наличие эрекции. Георгий только головой покачал.