Боги, которые играют в игры - Глеб Кащеев Страница 2

Раз дело компьютерное, придется листочек летёхе показать. Он у нас спец, клавиши топтать.

Лейтенант оживился весь, аж глазки заблестели. Мало что слюну не пустил. Сейчас, говорит, мы их мигом вычислим — на бумажке даже время отпечатано, когда они на принтер листок отправили.

Позвонил куда-то. Через минут десять говорит, что все — есть у него их айпи. Ну и что, говорю, мне с твоего айпи? Оказалось, это адрес такой. Семеновская десять, квартира пятьдесят два. Едем туда, но и так все ясно, сценарий обычный уже. Хозяев нет и можно зуб в залог дать — уже и не будет никогда.

Навел справки, выяснилось, что семья в нищете прозябала. Хату за долги описали, детей органы опеки начали оформлять в детский дом, так как условий для их содержания у родителей типа нет. Хотя странно — еды в доме нет, из одежды только тряпье, а комп стоит. Старенький. Словно из прошлой жизни остался. С детьми органы опеки, наверное, перебрали. И вот результат — три трупа и вся семья в бегах. Подали их, конечно, всех в федеральный розыск. Я уж думал, толку опять не будет, однако ж, ошибся.

Домой прихожу, по привычке ящик почтовый проверяю, а там глядь — неожиданно письмо. На конверте красный штемпель стоит и полоска красная какая-то мерзкая. Приношу домой, распечатываю — жена то через плечо подглядывает. А там бред какой-то написан. Квартира то у меня ипотечная — на двадцать пять лет оформили. Вся моя зарплата на нее, считай и уходит — жили на подарки мои, про которые я уже говорил, да жене изредка денежка какая-то перепадала за переводы. А тут в письме как гром среди ясного неба — в связи, дескать, с изменением цены вашей квартиры, ее стоимость не перекрывает величины кредита, и предлагаем вам заплатить разницу в течение пяти дней. И сумма с шестью нулями. Это, значит, за мою двушку. Мы, когда из Одоева переезжали в Москву, старую квартиру продали, ипотеку взяли и двушку купили. Детей-то уже двое было.

Жена, как бумажку прочла, запричитала вся. Я ей сказал, чтобы успокоилась. Позвоним в банк, все решим. Не звери же они, в конце концов. К начальству схожу — может, пособит чем. МВД контора сильная, своих не бросает в беде.

Ошибся я, значит, по всем пунктам. В банке мне какой-то офисный прыщ вежливо, но твердо объяснил, что, либо я за 5 дней вношу необходимые деньги, либо приставы описывают квартиру за долги, и все те же деньги я, все равно, остаюсь банку должен. Времени там мало дают, потому, что, дескать, письмо уже повторное. В первом, значит, срок больше был.

К начальству пошел, так мне подпол наш жестко поставил. Ты, значит, буржуй. Некоторые тут в общаге прозябают, а у него жемчуг мелкий и двушка слишком много денег требует. Вот откололся от коллектива, на неизвестно откуда взявшиеся нетрудовые, вот сам, теперь, и вертись. Я от него вернулся как пыльным мешком стукнутый. Вот тебе и сила, вот тебе и власть. Оказалось, на поверку то я для какого-то плешивого банка все равно, что вошь подзаборная. Раздавит играючи и не заметит. И корочка моя не спасет.

Начал друзьям звонить. Всех — вплоть до однокашников вспомнил. Все как о деньгах услышат, сразу твердить начинают «кризис, кризис, старина» и в кусты. Только один, Витька рыжий — он в газете какой-то работает, договорился встретиться, поговорить.

А тут вдруг мне еще звоночек. Связался со мной хозяин кафе неподалеку. Увидел, говорит, бумажку новую, про тех, кто в розыске. Знаю, там одного, вчера у меня был, сидел весь вечер, ждал кого-то. Я сразу смекнул, что он про одного из недоуменцев вчерашних говорит. Сорвался, поехал. Не зря съездил. Официант на фото отца семейства пальцем тыкнул и сказал, что вчера вот он конкретно сидел часа два, кофе глушил. Мелочью еще расплачивался, как будто с паперти. И выглядел как бомж. Потом к нему на встречу тип пришел, элегантный такой, весь в черном, но не скинхед какой, нет. Пальто дорогое, шапочка такая необычная, с узором серебром. Вроде как тюбетейка, но не совсем. Высокий, тощий. Поговорили они, потом высокий встал и ушел, а этот бомж чего-то на бумажке нашкрябал и тоже свалил.

Вот, значит, как ему адрес передали. Это уже зацепка. Ибо тип в тюбетейке явно из руководства. И нерусский, к тому же. Эдак я на какую-нибудь алькаиду еще выйду… Напарника своего, фээсбешника, я, пока в детали посвящать не стал. Вот доведу дело до конца, сдам главаря своим, глядишь, и премию подкинут. Может, за его голову награда объявлена. У меня теперь внезапно вопрос денег на первое место вышел.

На следующее утро я пошел с Витьком встречаться. Сели в кафе, сначала то, да сё, как жизнь, сколько лет и так далее. А потом я с плеча рубанул — говорю, ты прямо скажи — сможешь помочь? Он и отвечает, что, дескать, деньгами не поможет, но на банк воздействовать и по-иному можно. Ему как раз статью про зверства банков заказали, и он пишет про обиженных учителей и других госслужащих. А у меня случай, по его словам, яркий. Обычный милиционер, семья, дети еще в школу ходят. И государство не защитило, и банк обидел по самое не балуй. Это, говорит, ударная статья будет. Во все информеры пойдет. Банку на тебя насрать, но ему такой антипиар на фиг не нужен, так что ему уже дешевле выйдет тебе отсрочку дать, нежели в лобовую идти и выселять из квартиры. Поверил я ему, рассказал все как есть. Другой помощи-то неоткуда взять.

Выхожу из кафе и тут как громом ударило — вижу на другой стороне улицы хлыща в темном пальто и в тюбетейке, серебром шитой. Так точно его тот бармен описал, что я сразу понял — он. Пристроился вслед, иду, не отсвечиваю. Благо не в форме — на встречу с Витьком в штатском пришел. Дошли мы до стройки какой-то заброшенной. Тип в пальто в дырку в заборе то и нырнул. Мне, с одной стороны, стремно туда одному ломиться — а с другой, взялся за гуж…

Протиснулся вслед. Прислушался — слышу, гулкие шаги по лестнице вверху. Пистолет достал, на всякий, и вверх тихо пошел. Так до самой крыши добрался. Вышел — никого. Уже уходить собирался, тут окликнул кто-то. Смотрю, на соседней крыше стоит тот тощий в пальто. Между нами пропасть, метров десять шириной. Мне что б до него добраться, надо вниз до первого этажа переть, а потом наверх столько же. А у него только с крыши три пожарных лестницы, да еще само здание не маленькое — по нему полдня бегать в прятки можно. Обыграл он меня, короче. Я на него пистолет наставил, говорю, чтобы стоял, не двигался. А он ржет. Фиг, говорит, ты в меня попадешь из макарыча, да с такого расстояния. И то верно — он почти весь за трубой стоит, одна голова высовывается.

«Ты зачем меня искал», — спрашивает. Ладно, допрос и так вести можно. Ты, говорю, про недоуменцев слыхал? Тот кивает и лыбится. Ты же вчера адресок этим убийцам дал? Тот сначала непонимающую рожу состроил, а потом говорит, дескать, вся я шиворот навыворот понял. Адресок он дал нуждающимся людям, которые на краю. Им только шаг осталось сделать, чтобы за край перейти, да в Лете оказаться. Он и помог. А что при этом кто-то умер, так те, дескать, заслужили и сами того хотели. Ну, ей богу псих. Ты, говорю, про рай для террористов своих говоришь? Нет, отвечает, рай после смерти бывает. А Лето — при жизни. Оттуда даже весточку прислать можно. Видит, что я молчу и слушаю, и давай рассказывать. Дескать, в первый раз, два друга от фашистов так спаслись. Один нашел комнату, и дверь в лето открыл. А второй испугался с ним идти. А как дверь закрылась, так все фашисты в фарш порублены оказались. Этот друг первым про комнату и рассказал. Комната эта, говорит, каждый раз в новом месте появляется. Кто-то ее чувствует, а кому-то подсказать надо. Как в комнате оказался, так рецепт простой, наклеить на дверь закрытую бумажные ленты, или скотч белый крест-накрест, и выбить дверь что есть силы. Тогда дверь откроется сразу в две стороны. Изнутри комнаты — в лето. И каждый, кто, как искренне в душе своей считает, лета достоин, туда уйдет. А другая сторона двери откроется на темную сторону. И с другой стороны, у кого совесть нечиста, тот, кто заслуживает ада, туда и отправится, пошинкованным в фарш. А невинные души живы останутся в живых. Это все, говорит, тот второй друг рассказал, после того как дверь в лето еще раз открыл. И инструкцию оставил.