Кукла на качелях. (Сборник рассказов) - Яна Дубинянская Страница 2

А брюшко Дэн, оказывается, все-таки отрастил, – а ведь я его предупреждала!

Зеркало отразило меня – откинувшую голову назад, в щелочки сощурившую глаза, от всей души звонко хохочущую. Блондинка, над которой уже давно работал визажист, изумленно смотрела на меня распахнутыми глазами, на одном из ее верхних век соскользнувшая кисточка оставила размашистый черный след. Я снова перевела взгляд с ее отражения на свое – теперь у меня был вид раскрепощенный и победительный, я себе нравилась. Вот только морщинки от смеха стали еще глубже…

В гримерную вошли две женщины и уверенно, целенаправленно направились ко мне. В следующий момент одна из них уже густо покрыла мое лицо тональным кремом, а другая представилась режиссером будущей программы.

– Сейчас мы снимаем пробу, – говорила она. – Вы должны войти в студию, сесть за столик, поздороваться с телезрителями, представиться и немного рассказать о себе. Вы замужем?

– Нет.

– В любом случае говорить об этом не стоит. Девушка с экрана должна быть потенциальной невестой для каждого зрителя. Потом вы исполняете свой номер – ведущей нашей программы будет не просто смазливая мордашка, а яркая творческая личность. Да, я забыла, вы поете или танцуете?

Я недоуменно обернулась – визажистка едва успела отдернуть кисточку от моего лица. За стеклянной стеной уже беззвучно двигалась с микрофоном в руке красивая блондиночка. На взбитых локонами золотистых волосах у нее была надета коричневая ковбойская шляпа, из-под которой смотрели смертельно испуганные глаза с огромными ресницами. Правильно, она же поет в варьете, а я…

– Я пишу детективные романы.

Год назад один местный журнал печатал мой детектив с продолжением, в четырех номерах. На маленькой фотографии у заголовка я была сосредоточенной и красивой, и, может быть, – как мне этого хотелось! – этот журнал, хотя бы один номер, попался в руки Дэна д’Аржантайля… Но фотография была маленькой, а журнал – местным, в то время как каждую субботу на всю страну смотрел с экрана умный, ироничный, обаятельный Дэнни. Наверное, и в его обязанности входит быть потенциальным женихом каждой телезрительницы.

– Детективы? – удивленно переспросила режиссер. Ее брови сошлись на переносице, а пальцы забарабанили по моим плечам. Визажистка повязала мне на шею яркий шелковый шарфик немыслимых цветов, мое обработанное лицо тоже было слишком ярким и контрастным, резким. Я перестала себе нравиться, мной все больше овладевала тревога. Из студии – там, наверное, случайно нажали какую-то кнопку – вдруг донесся голос блондиночки, звонкий и чуть дрожащий, она пела о каком-то ковбое, и тут же звук оборвался на полуслове.

– Детективы – это оригинально, – бесповоротно решила режиссер. – Расскажете о том, как вы их пишете, потом попрощаетесь, встанете из-за столика и уйдете из студии. Вам все ясно? Пойдемте.

Я встала и бросила последний взгляд в зеркало. Вроде ничего, даже волосы под слоем лака выглядят чистыми и блестящими. Лицо в зеркале победительно улыбнулось, а потом чуть капризно сложило губки и стало моим. Все, теперь я была готова.

На двухметровом отрезке между двумя дверями нам встретилась блондинка, уже без шляпы, ее выпуклый лобик усеивали капельки пота. Режиссер одобряюще кивнула ей и попросила подождать.

Столик у дальней стенки помещения казался таким маленьким и затерянным. Низенький круглый табурет был чуть отодвинут от него, и я прикинула, где именно поместятся мои красиво скрещенные ноги. Еще посередине стола стояла вазочка с композицией из сухих цветов, а чуть ближе к краю – хрустальный бокал, и лучи прожекторов фокусировались в яркую точку на одной из его граней.

– Запись, – негромко сказала за моей спиной режиссер.

Ноги перестали быть моими, меня по-настоящему бросило в жар – нет, я не готова, не сейчас, еще несколько минут! Небольшая отсрочка – и все будет хорошо, но не прямо же сейчас, так же нельзя… Я почувствовала легкий толчок в спину и совершенно неосознанно сделала шаг вперед.

И вот я подошла к этому столику – шаг от бедра, упор сначала на носок, потом на пятку; села на низкий табурет – спину прямо, одну ногу чуть выставить вперед, а руки так свободно, словно они и не мешают, сложить на коленях… Я улыбнулась – только ни в коем случае не опускать глаз! – я представилась, я поздоровалась с телезрителями…

Мониторы многократно повторяли и увеличивали меня – сначала напряженно-неподвижную, потом улыбнувшуюся, поправившую волосы, отпившую из хрустального бокала, снова поставившую его на стол, и вот уже оживленно жестикулирующую вслед словам, которые я говорила самой себе, ведь только я одна присутствовала и царила в этой студии…

– …Когда я пишу, бывает, что я даже забываю о преступлении как таковом, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не потерять динамичности сюжета. Ведь обычно действующие лица в детективе – просто условные шахматные фигуры, так или иначе расставленные – но я не могу так писать. Я не могу вывести на сцену человека – и не интересоваться, о чем он думает, что чувствует, что видит во сне… Каждого из своих героев я должна понять до конца, нет, даже больше: я должна слить его сознание со своим, прочувствовать изнутри все его поступки и мысли и, может быть, где-то помочь ему… Каждый из моих героев получает какую-то часть моего собственного сознания…

Хрустальный бокал долго, медленно падал, а потом, коснувшись пола, взорвался острыми, сверкающими, ослепительными брызгами…

Фантасмагория-1

Я звонко смеюсь, запрокинув голову, а в глаза светит яркое слепящее солнце, я щурю веки, но острые, как стрелы, лучи проникают сквозь черную сетку ресниц. Его слишком много, этого солнца, я хочу обмануть его, подставить спину, я прикрываю голову руками – но оно со всех сторон, оно все-таки достает мои горячие волосы… Я знаю, куда можно спрятаться – в маленький деревянный домик в самом конце детской площадки, там ему никогда меня не найти! Я умная, я снова смеюсь, я бегу – но меня окликает этот властный голос, которого надо слушаться, и я возвращаюсь. Возвращаюсь и снова начинаю раскачивать качели.

Это качели для самых маленьких, такие смешные – сиденье, как детский стульчик со спинкой, весь разрисованный цветочками. На качелях сидит кукла. Она в розовом платьице, у нее кучерявые волосы и большущие серо-зеленые глаза, она не щерит их от солнца, она же кукла. Я раскачиваю качели, потом оббегаю их с другой стороны и опять раскачиваю, это очень весело. Кукла взмахивает розовыми ручками и ножками в белых туфельках, если раскачать качели посильнее, она обязательно упадет…

Но тот человек – на нем длинный плащ, и у него голос, которого я всегда слушаюсь, и еще у него есть лицо, только сейчас его не видно из-за солнца, – он не хочет, чтобы кукла упала. Ведь, если кукла упадет, ее розовое платьице выпачкается в пыли, у нее может сломаться ручка или ножка – а эта кукла, наверное, кому-то нужна, я даже знаю, кому: она мне нужна, эта кукла. Я без нее не смогу жить – и он знает об этом.

Он откуда-то достает веревку и привязывает к верхней перекладине качелей, а потом своей большой рукой приостанавливает их и надевает на шею куклы петлю, которая завязана на другом конце веревки. Я знаю, он это делает, чтобы кукла не упала, но еще я знаю, что делать так нельзя, даже с куклами. И мне становится страшно, а он, который всегда прав и у которого есть лицо, просто сейчас его не видно – он вдруг отворачивается и уходит – черная фигура в длинном плаще на фоне ослепительного солнца. Я остаюсь одна, я не знаю, что делать, больше всего я хочу спрятаться в тот дощатый домик, но кукла смотрит на меня своими глазищами, кукла просит: