Кремль 2222. Севастополь - Владислав Выставной Страница 2

Так казалось наступавшим.

Тяжело, обильно всасывая пробоинами воду, корабль отступал к бухте. Это выглядело, как признание поражения.

Вперед, на расстояние прямой видимости, вырвались два уцелевших вражеских эсминца. Расчет был прост: ворваться в бухту под прикрытием поврежденного черного корабля и окончательно расчистить дорогу десанту.

Обескровленный крейсер не мог оторваться. Он и не пытался укрыться в бухте. Между двумя молами, прикрывавшими бухту от волн открытого моря, он сбавил ход и вдруг с грохотом сплюнул якоря. Непонятно зачем – крейсер быстро погружался, уходя кормой в воду.

Эсминцы не стали сбавлять ход. Все, что было нужно – прорваться вдоль бортов умирающего крейсера, по ходу добив его в упор из имевшегося вооружения. Красивые, стремительные корабли – они напоминали хищных рыбин, готовых растерзать ослабевшую касатку. Вздымая пенные буруны, они с противоположных сторон огибали изувеченный корпус крейсера, когда случилось неожиданное.

Мощный взрыв сотряс пространство между мысами. Взметнулись обломки. Крейсер переломило пополам, но к тому же изувечило и опрокинуло эсминцы. Все три корабля в клубах жирного оранжевого огня уходили на дно.

Прямо в центре фарватера, намертво запечатывая вход в бухту.

Транспорты сбавили ход, словно уткнувшись в стену. Перед ними была непроходимая мешанина огня и искореженного металла. Командные системы лихорадочно принимали решение.

Но было поздно. Ожили береговые батареи, накрыв дрогнувшего противника самым примитивным, древним, как мир, артиллерийским огнем. Лишенные прикрытия десантные корабли судорожно отстреливались из приданного вооружения. Но против главного калибра береговых батарей это было практически бесполезно. Некоторым удалось высадить десант – но единичные боевые машины, высаженные на незапланированных участках береговой черты, были быстро прижаты к земле и уничтожены массированным огнем танков и наземной артиллерии. Часть кораблей пыталась уйти в море. Корректируемые снаряды нашли всех.

Искореженные корпуса эсминцев скрылись под водой. Лег на дно пожертвовавший собой крейсер. Но матовая граненая вершина надстройки огромного корабля так и осталась возвышаться над водой, как черный гранитный обелиск.

Наступила тишина.

И длилась она две сотни лет.

* * *

Слава открыл глаза. Сердце билось гулко и часто.

Трудно перейти от видения к реальности, если сон ярче и достовернее окружающего мира и снится с настойчивой регулярностью. Странное явление, которому никто не может дать объяснения. Потому что не сон это – явь, намертво впечатанная в генетическую память рода. Сон этот снится всем мужчинам в его роду, иногда – через поколение. И отцу снился, и деду, и прадеду. Братьям, правда, не снится, но они – исключение. Наследие поколений, которое не сотрешь, не выкинешь. Как клеймо в душе. То ли проклятье, то ли благословение. Обратная сторона способностей, которыми их наделила природа. Изуродованная природа послевоенного мира.

Кряхтя, сел, откинул капюшон комбеза из плотной черной ткани, огляделся.

Вечерело. Шура и Малой возились с костром, в мусорной куче неподалеку что-то шуршало и злобно попискивало.

Однако рассиживаться нет времени, быстро поесть – и в путь.

Встав на колени, он склонился над лужей и с трудом узнал себя в отражении. На него глядел мрачный громила с бритой головой и квадратным подбородком. Татуировка – выползающие с торса на шею щупальца злобного кракена. Со взглядом что-то не так, что ли? Глаза прищурены, взгляд колючий, тяжелый. То ли от усталости, то ли от угрюмого понимания: на карту поставлено все.

Погрузил в воду покрытые татуировками ладони. Бережно зачерпнул, умылся.

Вода. Живительная и священная. Может даровать жизнь, а может и убить невидимой, растворенной в ней смертью. В памяти снова проплыли картины: далекие южные скалы, багровый горизонт. Море-кормилец. Море-убийца.

Подсев к костру, протянул к огню руки, замер, согреваясь. Все же живой огонь, от него и энергия особая. Периферийным зрением уловил в темноте движение.

– А это кого еще черт несет? – тихо спросил Малой. Потянулся за автоматом.

– Не дергайся, Маля, – сказал Слава. – Видишь – в открытую идут.

Сам же незаметно коснулся рукояти «Глока» в открытой кобуре на поясе.

Из темноты вышли двое – открыто, не таясь, не пытаясь скрыть оружие. Хотя кто здесь без оружия бродит? Один, вроде, человек, второй – черт его знает кто. По крайней мере, руки-ноги на месте.

Кивком пригласил незнакомцев к костру, так же незаметно убрал ладонь с рукояти пистолета. Что-то они говорили, но усталый мозг даже не осмысливал ненужную информацию. Уловил только момент, когда один из незнакомцев протянул руку.

– Иван. Прозвище – Снайпер. Это – Рудик, спир. В Москву идем.

Слава поглядел в глаза этого парня. Точно – Снайпер: взгляд цепкий, как застежка-«липучка», аж кожей ощущается. Это хорошо, выразительный взгляд говорит об открытости натуры. Слава неторопливо пожал сухую холодную ладонь, сжавшую его пятерню каким-то особым хватом – небось как рукоять снайперской винтовки, что торчит у него за плечами.

– Вячеслав. Слава с Балаклавы – для своих.

– А мы и есть свои в доску, – заверил Снайпер.

– Надеюсь, – прищурившись сказал Слава. – Хотя не понял, зачем первому встречному свое имя и маршрут выкладываешь.

– В доверии – сила. Не слышал про это?

Слава помолчал, изучая чужака тяжелым взглядом.

– Не слышал, – криво улыбнувшись, сказал он. – В наших краях так не считают.

– А где они – те края?

– Далеко. Севастополь, слышал?

– Да ладно?! Как же вы из такой дали сюда добрались?

– Не важно. Замнем для ясности.

– Понял. Сам не люблю, когда с вопросами лезут…

Они еще говорили о чем-то – о чем говорят случайные знакомцы у ночного костра. А еще была гитара – ее нашли неподалеку в брошенном доме. Лишний груз, но он не удержался, взял с собой, несмотря на ворчание Шуры. Тот и дома не одобрял его «бренчание». А тут и струны нашлись в полуистлевшем мягком кофре. Самое время опробовать, потому что нет лучше времени для гитары, чем ночь, костер и случайные слушатели.

Вновь, целуя невест, покидаем свой кров,

Вновь уходим в туман, с злыми ветрами споря,

Наш единственный крест – это роза ветров,

Наш единственный бог – это Черное море.

Песня оборвалась с лопнувшей струной. И то верно, не время для песен.

Новые знакомые довели их до МКАДа, до легендарного Купола, замкнувшего древний город. Тогда-то Слава и заметил болтавшийся на груди Снайпера жетон. Обычный, армейский вроде, жетон, только с каким-то странным камешком, вставленным в центр. Казалось, эта штуковина ни с того, ни с сего обожгла хозяина – так резко тот выдернул ее из-за пазухи. Ткань камуфляжной куртки под ним задымилась.