Темная сторона Петербурга - Мария Артемьева Страница 2

Зимний дворец

Ночью к стенам дворца приплыл труп мужика, утонувшего на Заячьем острове. Постучался пятками в окно государыни и разбудил ее. Встревоженная Екатерина поднялась с постели глянуть, что происходит. Утопленника под окном уже не было — его отогнали еловые доски, целой флотилией сбежавшие с набережной.

Расслышав, как тяжелая невская вода плещется в самые стены, царица зажгла свечу и, укрывшись лисьим плащом, покинула спальню.

Было 5 часов утра 21 сентября 1777 года и начало одного из самых губительных петербургских наводнений.

* * *

К половине одиннадцатого Нева, насытившись кровавой охотой и прихватив с собой значительную добычу, понемногу обратилась вспять, отступилась.

Сыростью веяло во дворце. Порывы ветра трясли стекла, в неотапливаемых комнатах разгуливали сквозняки.

Всеобщее уныние и раздрай сказались даже на расторопности дворцовых лакеев: возле подпорченного водой ковра на мраморной лестнице суетился их целый десяток. Менять или подсушить, проветрив? Менять теперь же или после?

— После чего, дуроломы?! — сердился мажордом Аникеев. — Каких еще казней египетских ожидаете?

Сердился, но и сам пребывал в растерянности.

Иван Иванович Бецкой, личный секретарь и помощник императрицы, прекрасно понимал это состояние старого слуги. Он и сам ощущал себя в крайней неуверенности — впервые за долгие годы служения императорскому двору являлся он на доклад к государыне в не совсем приличном для такого случая костюме, а именно: в правой кожаной туфле у него хлюпала вода, а шелковый белый чулок на старческой ноге подмок и потемнел более чем до середины икры.

Неудачно оступился, выходя из лодки.

Называли Санкт-Петербург северной Венецией — так вот вам теперь самое натуральное сходство. Кому нравится, конечно.

А Иван Ивановичу отнюдь не доставляло удовольствия передвигаться по улицам города вплавь на утлых деревянных суденышках. Однако иного способа не было: наводнение. Стихия-с.

Вода большие разрушения произвела — на дворцовой набережной корабли купеческие навалены, фонтаны Летнего сада погублены, гранитные плиты, заготовленные для облицовки Невы, водой смыты, занесены илом — поди сыщи их теперь на дне. Но что пуще всего — народу погибло в низинных слободах, в Коломне и на Галерной — страсть! Матушка государыня наверняка не в духе, серчает.

У заветной двери Бецкой махнул дежурившим лакеям, чтоб не суетились, — те отошли. А Иван Иванович подкрался, ступая тихонечко, и, слегка приотворив одну створочку, вслушался: что там да как. И без того лихо, так не влезть бы под горячую руку…

— …а был то человек не простой, — услышал Бецкой голос, — а какой-то лесовик из старых волхвов. Вот он государю и говорит — мол, быть Питербурху твоему пусту! Пошто строишь на погибель? Все море смоет, как ни крепи. Осерчал государь и велел того предсказателя в батоги, да прогнать… Лесовик усмехнулся и сгинул. Не успел никто и глазом моргнуть. А уж на другой год случилось страшенное наводнение. И царь Петр от него погиб — простыл в воде, слег и помер…

Иван Иванович приник глазом к щелке: императрица, закутавшись в шубу, сидела в креслах перед разожженным камином в кабинете, а у ее ног разлеглись дремлющие левретки и неподалеку, на низенькой скамеечке, нянька — вздорная полуглухая старуха — с вязаньем в руках.

— А вот еще какое знаменье верное было, — размеренно говорила она, постукивая спицами. — Ходила, говорят, вчера по рынку баба — космы из-под платка мокрые торчат, лицо зеленоватое и глаза блудливые. Одета вроде как обнакновенно наши простые бабы одеваются, только ковыляет неловко, будто гусыня на берегу. И разило от той бабы тиной.

Вот ходила она по рядам, приценивалась, кошелкой трясла, ухмылялась, да так ничего нигде и не купила. Торговки ее и заприметили: что за странная баба, гуляет по рядам вперевалку, гуляет, а ничего ни у кого не берет? Зачем же и приходила?

А тут дед один, кузнец слободской, человек старый, опытный, глянул той бабе вслед, да и говорит: что ж вы, тетки, глаза-то разуйте! То ж баба болотная приходила. Видать, скоро разольется у нас вода, болотная баба сама у вас все возьмет, без всяких ваших денег. Весь город ее будет, и все ваши семечки да сайки.

Торговки кинулись из своих рядов, смотрят: а ноги-то у той бабы — не ноги, а лапы утиные. И по всему рынку от нее следы мокрые остались, растопырочкой. Точь-в-точь утиные, только покрупнее.

Старики говорят, баба эта перед всяким наводнением в город является.

— Вот ведь настырная какая.

— Одно слово: нечисть!

В щелочку между створками дверей Бецкой видел задумчивое лицо императрицы, внимательно слушающей старушечьи сказки, и усмехался.

Принародно Екатерина любила появляться в обществе людей молодых и блестящих, и сама часто посмеивалась над обычаем старых русских бояр держать дома убогих и шутов с шутихами ради забавы.

Зато тут, где никто ее не видит, — и сама грешит тем же.

Старая нянька да горничная девка из самых простых были для царицы чем-то вроде заношенных ночных туфель, сбитых уже удобно под ее ногу, или ватного халата со знакомыми во всех местах прорехами, вошедшего в значительную привычку.

Однако же заставать императрицу в халате никому не дозволялось.

Иван Иванович погромче закашлялся и постучал в дверь.

За дверью поднялась возня: взлаяли потревоженные левретки, что-то упало, шумно покатившись. Дождавшись, когда стукнула в комнате императрицы потайная дверца, Бецкой вошел.

На низенькой скамеечке у камина валялось брошенное вязание. Левретки потявкали и угомонились, вернулись на облюбованный ими коврик у камина. Екатерина с пяльцами в руках, склонив голову, распутывала нитки на батистовом шитье.

Бецкой почтительно приветствовал государыню.

— Каковы, Иван Иваныч, нынче новости? — спросила Екатерина, втыкая иглу в рукоделье. — С чем пришел?

Бецкой раскрыл принесенную с собой кожаную папку и сделал обстоятельный доклад.

Всероссийская самодержица разволновалась.

— Сколько?! — возмутилась она, услыхав предварительно посчитанное число погибших. — Так много жертв? Да куда ж Чичерин со всеми его подручными смотрел? Как можно! Ведь это скажут: не заботится о нас немка-государыня? Тогда как все мои труды, и заботы, и помыслы только о подданных, только во благо!.. Немедленно Чичерина сюда.

Екатерина раскраснелась; тяжелый округлый ее подбородок задрожал, придавая этой красивой, но располневшей женщине нехорошее сходство с индюком.

Иван Иванович, не мешкая, вышел распорядиться, чтобы вызвали начальника столичной полиции.