Долгий дозор - Александр Уралов Страница 2

* * *

Домой он ушел ночью, когда уже совсем ничего не было видно. Карачи все еще возились в своей яме — ну вылитые пауки с когтистыми длинными лапами. Егор видел, что яма стала немного шире, но все подробности по-прежнему скрывало пылью. Наверное, карачи все-таки что-то откопали, иначе кой черт они вообще тут делают?

«Пусть Совет разбирается… там любят про Старых Людей поспорить, — решил про себя Егор, осторожно пробираясь в темноте. — И так-то они думали, и этак… а если не так, то разэтак… Лучше бы в Челябинск разрешили съездить!»

Друг Егора, вихрастый и тощий Ромка-джи, там был. Так он с той поры надулся, как бурдюк, — я, мол, в Челябе среди еретиков-гяуров-блять ходил непорочно, как Господь-Аллах среди демонов в пустыне! И Веру-Истину в себе сохранил… в чистоте и святости.

«Забыл, засранец, как я его зимой тащил на горбу? Если бы не я — лежал бы сейчас Ромка-джи на городском кладбище… если бы песчаники по всей пустыне сейчас его кости не растащили. Ну а нынче, конечно, — круче Ромки-джи никого нет… просто Демон-Магеллан какой-то!»

Егору вдруг стало смешно. Он представил себе Ромку-джи в виде Демона-Магеллана из файла учебника: рогатая корона на голове… длинные одеяния, расшитые безобразными знаками… и над головой надпись на зазубренной ленте: «На зло и погибель людям открыл я демонские дали!» Эх, если бы вместо Ромки-джи съездил бы в Челябу он, Егор! Так нет же! Шайтан побери, умудрился сломать ногу, можно сказать, на ровном месте! Теперь вот даже Маринка Ромку-джи слушает, раскрыв рот… а тот и рад стараться: цедит в час по чайной ложке — цену своим байкам набивает, хитрожопый. И ведь не проверишь — врет или нет!

А слушать его, конечно, интересно! И тебе роботы, вышагивающие по Челябе, и карачи, которые на каждом углу стоят, и ярмарка, где народу тьма-тьмущая… и все с оружием, все вопят, кричат, торгуются!

«Эх, нет уже с нами деда Николая, жаль-то как! Сколько всего знал человек! Сам мулла-батюшка его уважал, староста — так только с ним и советовался. Даже древневеры — уж на что упертый народ — с дедом почтительно разговаривали! Да-а… Небось вкушает он сейчас на небесах райское блаженство и со своим тезкой, святым Николаем Угодником, глюкозу пьет и халву кушает да на нас, грешных, сверху поглядывает…»

Егор привычным жестом поправил на плече лямку автомата. Идти до привала было совсем уже недалеко — часа три, не больше. Вон она, вдали высится башенка… остатки Храма древневерского. Крестоносцы построили — теперь уж и не узнать когда. Егор помнил, что наверху еще и крест стоял. Узорный такой крест, красивый. Небось лунатики и сбили — они крестоносцев спокон веку ненавидят. Дед говорил, раньше это место Касли называлось. И жили тут у подножия Уральских гор по чугуну-железу знатные мастера.

Да что говорить… вон из песка торчат развалины. Пацанами Егор с Ромкой-джи однажды неподалеку от Города выкопали такую же узорную решетку. Точь-в-точь работа, так же мастерски сковано! Ковырялись тогда, ковырялись… метра два только и очистили, но остальное круто вглубь уходило, не докопаешься с ходу. Хотели отломать кусок — ан нет! Силенок маловато, и работа качественная. А так хотелось домой притащить, чтобы матери не ругались… Вот, мол, красоту какую нашли — любуйтесь, чего Старые Люди делать могли!

Ох и попало же тогда им от отца! Вот ведь докуда ходили… воинов-дозорных тогда в Городе, если прикинуть, в четыре раза больше было. Да и камер немало, даже по сравнению с нынешними временами. Что ни говори, до злой горячки хорошо жилось. Намного свободнее, да! А как выкосило большинство населения, так и кончились наши с Ромкой-джи беспечные походы по окрестностям. В Городе, считай, одни старики да молодняк, кому до дозоров еще расти и расти.

Как горячка началась, в Городе ужас что творилось! Куда ни сунься — люди стонут. Самые крепкие сгорали в три дня. Егор рядом с мамой Таней неотлучно был. Первый день она вроде бы нормально держалась, а когда прибежал какой-то карапуз с известием, что врач Никита не придет — тоже заболел, то всё как в жутком сне полетело. Так и ушла мама Таня в небесные кущи за неполные двое суток. И все-то ей чудилось, что отец в дозор собирается, волновалась, не забыл ли чего. Последние часы отец ее на руках держал, когда она вдруг мерзнуть стала. Вынес ее наверх, а там самое дневное пекло. Но она только улыбнулась, поняв, что на руках у него. «Плечо твое не болит больше?» — отца спросила. Отец сказал: «Нет, не болит, любимая моя». Она глаза закрыла и затихла.

И понес ее отец в Храм. И Егорка рядом, за комбинезон отца держится. Отец медленно шел, приноравливаясь к Егоркиным шагам. «Вот так, — говорит, — Егорка! И дед твой, и мама — оба в один год ушли. Как встретил я их вдвоем, так они вдвоем и покинули меня. Первыми к Господу-Аллаху на небеса ушли». А Егор идет рядом и сказать ничего не может. Даже зареветь уже не получается.

В Храме отец и Егор об Иисусе-любви говорили, сидели рядышком и на милое лицо смотрели. Не страшно было. Нет, не страшно нисколечко! Не изменилась мама Таня, только лицо побледнело и осунулось. Люди подходили, плакали. Мама-Галя пришла, отцу тихо сказала, что могила готова. Отец глаза на нее поднял и говорит, мол, скажи, что ты ее любила. Любила ведь, правда? «Правда, — отвечает Мама-Галя, сухими глазами блестя. — Подругами мы с ней были. Во многом Таня меня лучше и честнее была, вот и призвал ее к себе Вседержитель первой… и место ей рядом с Иисусом-любовью определил. И ты знаешь об этом. Знаешь — почему. Так, только так. И не иначе».

Жуткие времена были, чего уж говорить! Много на кладбище свежих могил появилось. Это тех, конечно, кто не пожелал когда-то в пепел обратиться, сгореть после смерти.

Краем глаза Егор уловил какое-то движение. Поздно! Поздно! Задумался, дурак, не смог уследить!

Егор плюхнулся на слежавшийся песок, судорожно дергая левой рукой предохранитель калаша. В ушах застучала кровь. Проклятый предохранитель не поддавался! Скосив глаза, Егор увидел, что дергает за переключатель СЦН — системы целенаведения. Шлем с щитком-дисплеем отказал еще при отце и небольшая плоская коробочка СЦН мертвым грузом липла к калашу… но энергии она не потребляла, не весила практически ничего, и ни отец, ни Егор так и не удосужились снять ее с автомата.

«Эх, дурень я, дурень!» — подумал он.

Егор судорожно сдвинул-таки рычажок и замер. Неужели вляпался? И как это он умудрился? В первый раз с Егором такое случилось, в первый раз!

Из-за обломка стены, торчащей из песка метра на три, выдвинулся человек в таком же, как у Егора, комбинезоне-песчанке. Ствол калаша твердо смотрел Егору в лицо. Человек мотнул головой в потертом армейском шлеме — экая вмятина на правом виске! — и отчетливо произнес короткую фразу — явно вопрос — на тарабарском языке.

«Ну, шайтан, недаром мне дядько Саша звонил… говорил, что засек двух человек с севера. Там больше всего тайных видеокамер уцелело… говорил старосте, мол, не волнуйся, я уже все сообщил…»

Дядько Саша — мужик лет тридцати — жил в Городе с позапрошлого года, но староста по-прежнему относился к нему с плохо скрываемым недоверием — все-таки мужик был из староверов. В лоно Господа-Аллаха его мулла-батюшка привел. Народу в Городе раз, два — и обчелся, каждые рабочие руки на счету.