Мао - Игорь Пронин Страница 2

Я слышал про Афган и не хотел туда. Но что я мог сделать? Что моя отвертка против его сапогов? Офицер был пьян и весел, орал всю дорогу до аэродрома. Я думаю, что это был аэродром, потому что очнулся в самолете. Но точно не знаю — из автобуса меня выбросили, и я ударился головой. Видимо, там что-то повредилось, и я плохо помню, как мы летели. Раз, правда, мне захотелось выглянуть в окно, там их было два или четыре, но сразу стошнило. А офицер летел где-то в другой комнате, иногда только заходил и смотрел, какие мы злые. И радовался. От него пахло выпивкой. Я стал ненавидеть офицеров, как ментов.

Наконец мы куда-то прилетели. Вошли другие офицеры, стали орать, что мы свиньи и все опаскудили, и выгнали нас наружу. Выходить надо было по лестнице, кто-то сверху на меня упал, я покатился, и меня стошнило на лестницу тоже. Офицеры пинали меня ногами, а когда перестали, поставили меня в строй. Сперва меня, а потом ко мне пристроили всех остальных, кто прилетел, и повели куда-то. Было жарко, я три дня почти не ел, а что ел, то вылилось. Я спросил, всегда ли в Афгане так жарко. Офицеры сказали: «Вешайся, сука, это еще и не Афган вовсе!»

Сзади меня подталкивали, и кое-как я дошел. Солдаты живут в казармах, там у них кровати в два этажа, коридоры, каптерка, умывальник и оружейная комната. Может, и еще что есть, но там я не был. Первым делом нас всех по очереди солдаты побрили, а офицеры смотрели, чтоб они нам ничего на головах не оставили. Но солдаты и без них старались и уши бы срезали, если б машинки были поострей. Потом нам сказали раздеться и погнали в умывальник, там стали поливать холодной водой из шлангов. Когда кровь и волосы смыли, повели в каптерку. Там спал толстый усатый солдат. Он сердился и кричал на офицеров, а они на него, и меня снова затошнило. Но я был совершенно пустой, вся желчь уже кончилась. Это хорошо, потому что нам дали форму, новую, только сапоги старые были.

Потом нас отвели к кроватям, и мы все разделись и залезли наверх. Я сразу заснул, думал, что не проснусь до утра, но ночью кто-то заорал. Оказывается, моему соседу солдаты спичкой прижгли палец на ноге, он проснулся и упал. Упал он не первый из нас, как оказалось, но орал не поэтому. Он, когда падал, зацепился мошонкой за сетку кровати, она там была порвана, и торчала проволока. Вот и орал. Но крови было немного, солдаты дали ему по морде, и он залез обратно. До утра я больше не просыпался.

Утром те солдаты, что носили на ремнях ножи, стали орать: «Подъем!» Мы встали, оделись, сходили в сортир и вылезли наружу. Было зябко, но оставаться в казарме мы побаивались, солдаты все были очень злые. Мы сели на лавочки, специально, чтоб удобно было курить, квадратиком вкопанные, стали курить и разговаривать. Сигарет на всех не хватило, но в середине квадратика была ямка, тоже специальная, для окурков. Но вот крыши над ямкой не было, а ночью шел дождь, все окурки отсырели. В армии все так — продумано, но только до половины. Это как портянки, такие тряпки на ноги вместо носков. Вроде бы удобно, на изнанку не выворачиваются, теплее, не рвется. Но ведь и ногу в них не всунешь! И приходится наматывать тряпку на ногу, как шарф. А ночью она сматывается, пока спишь, значит, утром — опять наматывай.

Я все это сказал нашим, как мне армия не нравится, что только до половины в ней все продумано. А один сказал: какая разница, сырые бычки или нет. Он вообще не хочет бычки курить. Я сказал: как хочешь, у меня не проси. Собрал все бычки и по карманам распихал, они к обеду уже просохли.

Как покурили, прибежал солдат, стал кричать, что нас ищут. Мы сказали: найдут, если нужны. И тут из-за угла вышел наш офицер, подошел, встал в середине, возле ямки с окурками, и молча нас всех ногами посшибал. У лавочек спинок не было, и мы все головой назад упали. Офицер тогда тех, что лежали, стал пинать ногами и кричать, чтоб вставали, а тех, что встали, бил руками, и они падали обратно. Потом сказал, чтоб мы построились, и повел нас в столовую на завтрак.