Лжепророк - Ричард Кнаак Страница 2

– Копающийся в земле, – с презрением пробормотал чародей. – Чуть выше животного…

Пленник над пентаграммой невнятно забулькал, возможно, соглашаясь с сим утверждением.

– Говорят, храм разрушил именно он, в одиночку. Ты это видел?

– Н-нет!

Ответ раздосадовал Зоруна пуще прежнего.

– Тогда ты напрасно отнимаешь у меня время.

Небрежный жест – и окровавленный пленник ахнул, сдавленно захрипел, дернулся, пытаясь дотянуться до горла, чудовищно вспухшего вокруг кадыка. Однако если б даже плененному стражу было позволено поднять руки (чего чары мага ему, естественно, не позволяли), то и тогда помешать чарам Зоруна он бы не смог.

Невнятно вскрикнув напоследок, страж разом обмяк, и Зорун, наконец, позволил мертвому телу рухнуть на пол, где оно весьма неопрятным образом распростерлось поверх пентаграммы.

– Терул!

На зов в комнату, волоча на ходу ноги, вошел огромного роста, плечистый кеджани с необычайно крохотной головой, одетый только в простую блузу. Лицо его очень напоминало мордочки небольших обезьянок, почитаемых многими жителями нижних земель как святыня, хотя, на взгляд Зоруна, божественного в них было не более, чем в его слуге. Терул обладал иным достоинством – превосходно, без лишних вопросов, исполнял прямо отданные приказания, за что и был уведен магом из городских трущоб.

Терул вопросительно хрюкнул (подобные звуки вполне заменяли ему речь) и в знак почтения склонил перед хозяином крохотную головку.

– Тело.

В подробности Зоруну вдаваться не требовалось: слуга и без того прекрасно понял, чего от него хотят. Легко, будто перышко, подхватил Терул мертвого стража, не обращая внимания на то, что извозился в крови. Хозяином великан был обучен мыться и чиститься всякий раз по завершении дела.

Все так же волоча ноги, Терул вынес труп в коридор. Сточных туннелей в недрах столичного города, Кеджана, имелось великое множество. Все они в итоге вели к реке за городскими стенами, а уж там дикие дебри земель, также названных древними Кеджаном, поглотят любые отбросы.

Взглянув на лужу крови и оставленный Терулом кровавый след, Зорун пробормотал заклинание и начертал в воздухе надлежащие знаки. Сколь же безмерное удовлетворение чувствовал он, глядя, как алая жидкость без сучка и задоринки течет к пентаграмме, не оставляя ни капельки на полу! Многие ли из членов совета способны исполнить этакий трюк? Сие заклинание Зорун оттачивал до совершенства на протяжении десяти лет…

Маг недовольно поморщился. Несомненно, этот Ульдиссиан уль-Диомед мог бы проделать то же одним-единственным взглядом.

«Нет, так быть не должно… а если уж должно, подобными силами надлежит обладать мне, а не какому-то глупцу из простонародья!»

Подхватив плащ, Зорун покинул свою святая святых. Теперь ему требовалось кое-кого навестить, дабы разжиться кое-какими вещицами, необходимыми для дальнейших трудов, а это означало довольно щекотливые переговоры, сделки, о которых он отнюдь не желал извещать нанимателей. Секреты любого мага стоят куда дороже обычных монет либо самоцветов. Цена их исчисляется жизнями.

И если замыслы Зоруна сбудутся как задумано, одной из этих жизней станет жизнь асценийца по имени Ульдиссиан.

* * *

– Ты должен поговорить с братом, – настаивал Ратма. В его обычно ровном, бесстрастном голосе слышались нотки тревоги. – Чем ярче проявляется его сила, тем беспечнее он становится.

– И что же нового я ему скажу? – пожав плечами, откликнулся Мендельн.

Оба они были разительно схожи, но в то же время совсем не походили один на другого. Ратма превосходил ростом большинство людей. Безупречные черты лица его словно вышли из-под резца искуснейшего ваятеля, необычайную, не свойственную никому из живых бледность кожи особенно ярко подчеркивал черный плащ с капюшоном и черные же одежды.

Мендельн уль-Диомед, не в пример ему, роста был среднего и лицом – куда проще. Родился он в крестьянской семье, хотя сам склонности к земледелию не проявлял. Из-за широкого носа он в сравнении с собеседником казался себе сущим уродом, а его темные волосы рядом с черной как смоль шевелюрой Ратмы словно светлели сами собой.

Однако и поведением, и речью, и даже одеждой они напоминали братьев куда больше, нежели Мендельн с Ульдиссианом. Одевался Мендельн точно так же, как Ратма, а кожа его, хоть и слегка розоватая, была гораздо бледнее типичного цвета – особенно для асценийца, которому давным-давно, подобно брату с Серентией, следовало бы пропечься под солнцем до черноты, не хуже жителей нижних земель.

Впрочем, столь близкому сходству Мендельна с Ратмой удивляться не стоило. Ратма выбрал младшего из сыновей Диомеда себе в ученики, и теперь ему первым из смертных предстояло ступить на путь, пройденный сыном ангела и демонессы.

– Он думает, будто поступает весьма целесообразно, – продолжал Мендельн. – Церковь Трех, дескать, вновь пробуждается к жизни, вынуждая его извести всех их присных под корень. И ему, и многим другим это кажется вполне разумным. Тут ему даже я в логике отказать не могу.

Полы плаща Ратмы взвихрились, всколыхнулись, хотя вокруг не чувствовалось ни ветерка. Плащ его нередко казался живым существом, но так ли это, Мендельн ни разу не спрашивал.

– Но из-за всего этого он не замечает затей отца, – напомнил рослый нефалем.

Ратма был Древним, одним из первого поколения рожденных в мире, известном немногим избранным под именем «Санктуарий». Подобно ему, все это поколение являло собою потомство беглецов, оставивших кто Небеса, кто Преисподнюю, отрекшихся от их вечного противостояния и объединившихся в поисках новой жизни.

Новую жизнь они на время обрели в ими же сотворенном мире, надежно укрытом от взоров обеих великих сил. Однако общее дело в итоге привело беглецов к погибели. Близкое знакомство повлекло за собою смешение крови, от коего и родилось на свет поколение Ратмы – то есть, первых людей.

Поначалу новорожденные казались созданиями вполне безобидными, но когда они начали демонстрировать силы – безграничные силы, ничуть не похожие на силы родителей, ангел Инарий, вожак беглецов, объявил их выродками. Лишь с великим трудом нескольким из товарищей удалось удержать его от немедленных действий. В конце концов и он, и прочие беглецы сговорились разойтись, удалиться каждый в свою святая святых, и там тщательно, всесторонне обдумать участь собственных чад.

Вот только одна из них решение уже приняла. Возлюбленная самого Инария, демонесса Лилит, украдкой выследив прочих демонов с ангелами, истребила их поодиночке. Поддавшись безумным амбициям, она сочла себя единственной спасительницей рожденных беглецами детей, а, следовательно, единственной, имеющей право определять их судьбу.

Судьбу, отводящую ей роль повелительницы всего сущего.

Вот только Инария она весьма, весьма недооценила. Узнав о вероломстве Лилит, он изгнал демонессу из Санктуария, а затем изменил гигантский кристалл, называемый Камнем Мироздания и сотворенный, дабы укрывать Санктуарий от взоров извне, так, чтоб его воздействие подавляло присущие детям силы, пока они не угаснут настолько, словно никогда не существовали.