Бутлегер и его пес. - Александр Башибузук Страница 2

За загородкой зашипела спиртовка, я с наслаждением затянулся и выпустив первое колечко дыма задумался.

После окончания Гарвардского университета мне пророчили блестящую медицинскую карьеру, но так случилось, что я отказался от всех предложений и открыл свою скромную медицинскую практику в Чикаго. Небольшой кабинет, с перевязочной, лабораторией и операционной в одном помещении, в штате всего лишь одна медсестра. Особой прибыли практика не дает, а точнее вообще не дает, но меня все устраивает. Устраивает, потому что медицина для меня всего лишь увлечение, а прибыли мне приносит совсем другое занятие.

Ах да, забыл представиться — я Бенджамин Белофф, мне тридцать лет, и я сын того самого знаменитого Бенджамина «Дока» Вайта. Лауреата Нобелевской премии за изобретения пенициллина и стрептомицина, великолепного доктора и оружейника, миллиардера и легенды Дикого Запада.

Правда об этом в Чикаго никто не знает и очень хочется надеяться, что и не узнает. У меня есть четыре сестры и три брата, я из них самый младший. Все они уважаемые и известные члены общества, сестры очень выгодно вышли замуж, братья уверенно и успешно участвуют в семейном бизнесе и только я пошел своим путем. В семье не без урода, как говорил папаша.

Почему Белофф, а не Вайт? Да потому, что я взял настоящую фамилию отца. Да-да, я знаю все про батю, вплоть до того, что он… черт… как это будет по-русски? Без практики совсем забывать стал. Попаданец? Точно, попаданец! Уж не знаю, каким образом его зафитилило из двадцать первого века в конец девятнадцатого, но оснований не доверять ему у меня нет. Да и доказательств полно.

Кроме меня о настоящей истории Дока Вайта никто даже не подозревает, впрочем, со мной эта тайна и умрет.

Док Вайт очень любил своих детей, а они его, но по-настоящему близок с ним был только я.

Наверное, потому, что я как две капли воды похож на своего отца. Причем во всем. От внешности до характера. Мои мамаши так и говорили, вылитый папаша и такой же мерзавец как он. Да, мамочки называли папочку, как правило, мерзавцем, а еще негодяем, бесчувственной скотиной и так далее и тому подобное. Честно говоря, Бель и Пруденс имели полное право на такие эпитеты в отношении моего отца, потому что батя, как бы мягче сказать, был еще тем козлом, однако, они без раздумий отдали бы за него свою жизнь. Впрочем, как и он за них.

Почему мамаши, а не мамаша? Просто у меня две матери. Да, конечно, биологическая мать у меня одна — это Бель Морган, но воспитывала меня как она сама, так и ее лучшая подруга Пруденс Меллори. Мы вообще жили одной большой семьей. Да-да, речь идет о знаменитых спутницах Дока Вайта, тех самых «медных королевах» Монтаны. К слову, папаша так и не женился официально ни на одной из них, но не суть.

Конечно, я получил свою долю наследства и немалую, хватит не только мне, но даже моим внукам, но… но, как уже говорил, я пошел своим путем. Доля передана на управление семье, доходы аккумулируются на специальном счете, но я не использую эти средства.

Почему?

Потому что я привык добиваться всего сам. Говорю же, в папашу пошел.

— Прошу мистер Белофф… — Морана присела в книксене и поставила на стол поднос с дымящейся чашечкой.

И застенчиво потупилась.

Морана Маклафлин — моя медсестра. Замечательная и умная, исполнительная девушка, великолепный специалист, со временем из нее получится великолепный врач. Скромная и застенчивая, правда, как по мне, уж слишком скромная и застенчивая. Она ирландка, о чем подсказывают рыжие как огонь волнистые волосы и жутковатый ирландский говорок.

— Спасибо Мора, — я еще раз улыбнулся. — Можешь быть свободна до понедельника. Я сегодня уже сам управлюсь.

— Спасибо, мистер Белофф… — Морана замялась и, запинаясь на каждом слове добавила. — Я могу… могу остаться… если вы пожелаете…

Я про себя вздохнул. Похоже, девчонка в меня по уши втрескалась, причем без особых на то оснований. Хорошая девочка, но… но, увы, ей ничего не светит. Нет, упаси господь, я не принадлежу к категории заднеприводных, как выражался Док Вайт, просто… просто Бенджамин Белофф почти полная копия своего отца. Любить я категорически не способен, шансы на какую-то привязанность присутствуют, но Морана абсолютно не моего типа. Мне нравятся яркие и сильные женщины, а Мора, даже несмотря на некую симпатичность, никак под эту категорию не подходит. Робкая тихоня, серая мышка, да и только. Плачу я ей более чем достаточно, но она упорно не хочет покупать себе обновки, так и ходит в этом жутком плюшевом бурнусе и бесформенном темном платье. Никакой косметики, никаких парикмахерских. Впрочем, каждому свое. Я никогда никого не осуждаю.

— Спасибо, я управлюсь сам…

— Хорошо, мистер Белофф, — пролепетала безжизненным голоском Мора и ушла в подсобку. Через пару минут послышался щелчок замка на входной двери.

Я сделал еще затяжку, потушил сигарету в пепельнице и встал из-за стола.

Белый халат и шапочка отправились на вешалку, взамен я накинул пиджак. Подошел к зеркалу и довольно хмыкнул.

Взлохмаченные волосы, очки в толстой роговой оправе, безобидное и безвольное лицо, мешковатый потертый костюм, растоптанные ботинки — типичный ботан, как говаривал мой папаша.

Да, я не соврал, когда говорил, что похож как две капли воды на своего отца. Просто жизнь меня научила хорошо маскироваться. Для окружающих, чудаковатый и безобидный доктор Бенджамин Белофф, так и должен оставаться доктором Бенджамином Белофф.

Да, совсем забыл. По наследству от папы мне досталась не только его внешность, но и его мизантропия, правда в несколько ослабленном варианте, так сказать — лайт-версия, зато она компенсируется… паранойей и неким раздвоением личности. Да, все так сложно. Но что получилось — то получилось.

Накинув потертое драповое пальто и приладив на голову помятую шляпу, я потушил свет, запер дверь, вышел на улицу и глубоко втянул в себя воздух.

Чикаго, гребаный город грехов, мать его так наперекосяк. Самый криминальный город гребаной Америки.

Угрюмые, облезлые и закопченные стены домов, вечная грязь на улице, смрад угольного дыма, помоев, прогорклого жира и дерьма.

Приехав в Чикаго, я сразу оказался в своей тарелке, потому что этот город почти ничем не отличается от моей родины. Нет, внешне все разное, но содержимое, так сказать нутро, одно и тоже. Чикаго начала двадцатого века — это по сути тот же Дикий Запад, с тем же градусом идиотизма и безумия, правда лошадям и шестизарядникам плохие парни здесь предпочитают автомобили и пистолеты-пулеметы Томпсона.

— Док, наше почтение!!! — рабочие разгружающие ломовую телегу у овощной лавки сдернули с себя кепки.

— Дай вам Господь здоровья, Док… — судачившие рядом с ними женщины вежливо поклонились.

— Док, Док!!! — вынырнувшая из подворотни стайка мальчишек, весело гомоня, окружила меня.

— Это вам на конфеты… — я выудил из кармана несколько мелких монеток и ссыпал из в протянутые ладошки и, слегка сгорбившись, побрел по заляпанному грязью тротуару.