Бладшот - Гэвин Смит Страница 2

Порой Гаррисону казалось, будто знакомый треск АК-47 – что-то вроде фоновой музыки, саундтрека всей его жизни. Пронесшись мимо него, прижавшегося к камню стены, шальные пули хлестнули по стене дома напротив, вышибая из кирпича облачка рыжеватой пыли. Вслепую бьют, наугад. Как он и думал: любители на арене.

– Эхо, Спартанец, заходим.

– Принял. Иду.

– Шестьдесят секунд.

В ответы Гаррисон почти не вслушивался. Он был уверен: напарники дело знают.

Стрельба прекратилась только после того, как террористы опорожнили магазины подчистую, выпустив в дверь по три десятка зарядов каждый. Опытному морпеху на перезарядку хватит секунды. Этим ребятам понадобится чуточку больше.

Гаррисон вынул из кармана разгрузки светошумовую гранату, выдернул чеку, приотпустил спусковой рычаг до щелчка, однако с броском не спешил: готовился, вел отсчет… и швырнул гранату в дыру, пробитую пулями в двери, только в самый последний момент. Граната взорвалась на лету. Яркая фосфоресцентная вспышка достигла глаз даже сквозь сомкнутые веки, от грохота Гаррисон ненадолго оглох, но тут же оправился, развернулся, вскинул к плечу M4 и шагнул в дом, разметав в стороны обломки изрешеченной двери.

Оценка обстановки: просторное складское помещение, шаткие стулья у очага, спасающего обитателей от холода африканских ночей, сквозь потолочные окна струится вниз утренний свет, озаряющий пляшущую в воздухе пыль и двух оглушенных, едва держащихся на ногах боевиков с разряженными штурмовыми винтовками.

Складной приклад оружия толкнулся в плечо. Отдача M4 просто-таки грела душу. Склад озарился вспышками дульного пламени. Пара коротких, точных очередей по центру тяжести тела – и боевики падают. Переступив через трупы, Гаррисон двинулся дальше, повел стволом карабина вправо-влево, огляделся. Ящики, полные перемотанных изолентой пакетов. Вероятно, наркотики. Не его дело.

Справа от двери обнаружился лестничный пролет. Ступени вели на галерею, опоясывающую второй этаж. Опасно: галерея – прекрасная позиция для ведения огня сверху. Поднятый кверху, ствол карабина описал полукруг…

Нет, никого. Ни движения. Здесь чисто.

Удовлетворенный, Гаррисон тихо, проворно взбежал по ступеням и поднялся на галерею.

Из ближайшего дверного проема показался пляшущий ствол еще одного АК-47. Третий боевик тоже выпустил очередь наугад. Веер пуль продырявил стену вокруг, но Гаррисон не останавливался. Шальная пуля угодила в плечо. От боли Гаррисон крякнул, поморщился, однако рана была несерьезной: кость не задета, уж он-то разницу чувствовал. Превозмогая боль, Рэй развернулся к стрелку. Еще одна короткая, на три патрона, очередь – и третье тело рухнуло на пол.

Быстрым шагом, на полусогнутых, чтоб сохранять устойчивость при стрельбе, не обращая внимания на жжение в плече и струйку крови под бронежилетом, Гаррисон свернул в проем и оказался в обшарпанной жилой комнате. Солнечные лучи, проникавшие внутрь сквозь щели в дощатых ставнях на окне, освещали облупленную краску, выщербленную штукатурку, обнаженные шлакоблоки, допотопный телевизор с электронно-лучевой трубкой и четвертого боевика. Этот был вооружен помповым дробовиком, нацеленным на заложника: блондина лет сорока пяти, американца – основного объекта операции. Основной объект операции выглядел до смерти перепуганным.

– Бросай пушку! – крикнул боевик с дробовиком, едва не сорвавшись на визг.

Гаррисон исподволь покосился вправо-влево, оценивая обстановку, успокаивающе, словно бы говоря «окей, окей», поднял ладонь, мягко опустил M4 на пол, а затем, ради еще более безобидного вида, снял шлем и положил его на придвинутый к стене ящик.

– Идем! – раздался в наушнике рации голос Эхо-пять, сопровождаемый глуховатым, точно стук пишущей машинки, треском очереди.

Напарники приближались, и, судя по красноречивому выражению лица, террорист прекрасно понимал, что его в скором времени ждет.

– Так ты скажи: чего хочешь? – спросил Гаррисон, отвлекая его, выигрывая время.

– Вертолет! Быстро!

Фантазия чистейшей воды… и все в комнате это знали.

– Почти на месте, – сообщил Спартанец-один.

Ступени лестницы загрохотали под подошвами тяжелых башмаков. Если топот слышит Гаррисон, значит, его слышит и террорист с дробовиком. Крепко прижав дуло к голове основного объекта операции, боевик потянул спусковой крючок. Надавит еще хоть на пару унций сильнее – и главная цель задания превратится в красную кляксу на стене. Заложник выглядел так, будто сию минуту помрет от страха, не дожидаясь, пока дробь разнесет его череп, точно яйцо.

– И этим скажи: пусть сюда не суются! – потребовал террорист с дробовиком.

– Альфа-один, оставайтесь внизу, обстановка стабильна, – сообщил Гаррисон по рации своему звену и вновь обратился к человеку с дробовиком: – Видишь? Порядок. Далее. Если тебе нужен вертолет, мне нужен телефон.

Террорист с дробовиком вытаращил глаза. Взгляд боевика яснее всяких слов свидетельствовал о нешуточной внутренней борьбе – борьбе старого доброго здравого смысла с безумной надеждой. Нет, этот не из фанатиков. Тех, кто на самом деле готов умирать – считаные единицы, а остальные в отчаянии цепляются за самый ничтожный шанс уцелеть, как за горящий спасательный плот, такое Гаррисон много раз видел.

Вот и на этот раз надежда взяла верх над разумом. Боевик кивнул в угол комнаты:

– Вон там!

Гаррисон бросил взгляд на скамью, уставленную грязными тарелками и пустыми пивными бутылками.

– Да где? – с легким недоумением в голосе переспросил он.

Террорист с дробовиком отвел ствол оружия от головы заложника и указал им в угол.

«Любители на арене».

– Во…

К тому времени, как боевик, осознав собственную ошибку, перевел ствол на Гаррисона, тот уже выхватил из набедренной кобуры пистолет и дважды нажал на спуск. Мир для него сузился до вспышки дульного пламени дробовика, все ощущения свелись к удару заряда дроби в противопульную бронепластину жилета и острой боли в боку – там, где дробь впилась в тело. Гаррисон пошатнулся и упал. Тут в комнату эффектно, с топотом ворвались товарищи по звену. Ткань одежды на боку взмокла, в глазах помутилось, уши словно бы заложило ватой, и Гаррисон вдруг подумал: не от этой ли раны ему суждено умереть? Последним, что он увидел, было лицо насмерть перепуганного объекта операции. Хотя… основной объект жив, а значит, дело сделано.