Россия во тьме - Александр Афанасьев Страница 19

Саня «Кабан»

Разговор по душам оставил в душе чувство липкой грязи, но это было для меня привычно. В конце концов, в этой липкой грязи мы жили и живем – а выбраться из ямы с дерьмом с запахом роз не удавалось ещё никому. Я лежал и думал про былое. Про Манежку я думал.

На Манежке – я был. В те дни – я там был, причем от начала и до конца. Я участвовал в противостояниях и держал флаги. И, конечно же, я был на том самом митинге, когда стало понятно, что мы победили, и что у нас будет свой президент. Свой – а не тот, которого выбрала элита, закрепив свой выбор голосованием, от которого сюрпризов не ожидаешь.

Тот день я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Потому что это был день, когда утихла война…

Даже не так – день, когда мы поверили, что можно быть без войны.

Ведь эта война – шла всю мою сознательную жизнь, сколько себя помню. Мы, дети 90-х, те, кто прорвался, смог, зацепился – мы не осознавали в большинстве своем, что удерживаемся на плаву и что-то ещё там строим, благодаря трупам. Трупам тех, кто не смог, не зацепился, банально не выжил. В 90-е – на многих предприятиях платили зарплату раз в квартал. Что-то закрывалось и людей выбрасывали на улицу. Пенсии платили тоже с задержками и такие, на которые не прожить. А как вы хотите – инфляция десять тысяч процентов в год.

Да, многие выжили. На картошке, на собственных огородах. Но не все. У меня в городе – я это знал – были случаи самоубийств. Были голодные обмороки детей. И мы, бизнеры родом из 90-х – несли на себе груз ответственности за это наряду с властью. По справедливости – потому что в России справедливость выше закона. У нас было много, а у многих не было ничего. Вот и вся справедливость.

И с тех пор – общество смотрело на нас как на врагов. Когда нас убивали – никому не было особо жаль нас. Подворовывали, конечно. Мы в свою очередь – переводили все деньги в доллары, готовились валить и платили ровно столько, за сколько готовы работать – и не более того ^[35].

Но Манежка все изменила – впервые с конца 80-х.

Я видел многое, во что было трудно поверить ещё год назад, что могло быть только в анекдотах и юмористических шоу. Я видел, как дамы в мехах готовили и разливали борщ из армейских кухонь. Я видел, как из Гелендвагенов и шестисотых – выгружали мешки с провизией из Седьмого континента. Я видел, как бомж и новый русский – распивали на двоих и не пьянели, потому что был праздник. Настоящий день народного единства – не вымученный.

Впервые бизнес сказал, что продолжение того что есть его не устраивает. Впервые – общество не спряталось за власть, как защиту от «ксплуататоров», а встала и сказала – что власть не устраивает и его тоже. Что нужно движение вперед. И что двигаться надо всем вместе, впрячься и тащить телегу через все кочки и ухабы.

И все это сошлось в одной точке Москвы, на Манежной площади. Тогда мы действительно ведь поверили, что власть – может быть и для народа. Что представители власти – могут испытывать хоть малейшее чувство благодарности за то, что только что они были никем – а сейчас, благодаря нам станут всем ^[36].

И как же мы ошиблись…

Лично для меня это стало понятно уже три месяца спустя, когда я вернулся в родной город, а по нему уже конкретно поползли слухи, что Дериглаз обо всем договорился и остается у руля. Что-то он конечно, сдал, принял на себя какие-то новые обязательства, так нагло и отморожено он больше себя не вел.

И я все понимал… что нельзя рубить сплеча, тем более в таком сложном регионе, что «красный пояс», что нельзя восстанавливать против себя региональные элиты очередным «хлопковым делом» ^[37]. Я всё это понимал. Но тогда… тогда не надо было и революцию делать. Потому что революция – это поиск правды. А правды не бывает на 50, 70, 90 и даже 99 процентов. Правда всегда одна. Мы на Манежке – стояли за правду. А спустя пару месяцев – нам предлагали уже урезанную, подержанную правду. Правду, зависящую от обстоятельств. Тогда то я и подписал контракт – сил никаких не было…