Кремль 2222. Севастополь - Владислав Выставной Страница 19

– Смотреть в оба! – отрывисто бросил Зигфрид, вертя головой и готовый отбить нападение. – Давайте-ка отсюда подальше.

Группа едва успела отойти на десяток шагов, как земля и камни вокруг зашевелились, и к трупам убитых зверей потянулись их «проявившиеся» сородичи. Чавканье, хруст костей и утробный рык возвестили о начале пиршества.

– Ну все, мы им больше не интересны, – усмехнулся Зигфрид.

Книжник кивнул.

Однако, пустота здесь обманчивая. Людей здесь нет, верно, но это не значит, что можно, позевывая, разгуливать по внешне спокойным равнинам. Этот мир слишком голоден и скуден, чтобы быть уверенным в собственной безопасности. Нельзя забывать, что ты в первую очередь – кусок мяса, ходячий бурдюк с питательной массой, и лишь во вторую – разумное существо. Да и настолько ли разумен сам человек, если большая часть знаний и усилий он направляет на удовлетворение тех же потребностей, что и остальные живые твари – набить брюхо и размножиться?

– Интересно, долго ли они здесь ждали добычу? – произнес Слава. – Места здесь такие пустынные, непонятно, на кого охотиться. Раз в год бродяги, вроде нас пройдут, да и все…

– Есть существа, способные не жрать годами, – сказал Книжник. – Просто впадают в спячку – пока условия не изменятся. Может, эти такие же: покуда ждут добычу – просто сливаются с местностью и спят, пока запах не учуют или не услышат звук.

– Скорее всего, так и есть, – согласился Слава. – Неприятно как-то знать, что в любой момент на тебя могут броситься…

– А что, у вас в море безопаснее? – спросил Книжник.

Слава покачал головой:

– Это другое. В море я иду, как на бой, специально собираюсь, готовлюсь. Во время погружения я готов к любым сюрпризам. Да и не каждый день я погружаюсь – это просто невозможно. Среда агрессивная даже для меня. Тело должно как следует восстановиться. Да и длится погружение не больше получаса. Потом отдых на поверхности и возможен повторный нырок. А потом – я дома, под защитой стен, своих товарищей и братьев. А здесь… Здесь я жду нападения каждую минуту, с любой стороны. И никогда не знаю, что именно на меня нападет, в какую ловушку попадусь я сам. Даже во сне я не могу быть спокоен. Вот скажите – разве можно так жить?

– Можно! Ко всему привыкаешь, – отозвался Книжник и поразился легкости собственных слов.

Ведь еще не так давно он сам задавал Зигфриду такие же вопросы. Ведь он, кремлевский семинарист, вырос в относительной безопасности, под защитой ратников и крепких стен. И пусть жизнь всегда была сурова и скудна, но зато стабильна и спокойна. И уже тогда он, юный семинарист, понял, что не стабильности и библиотечного покоя он ждет от жизни, а движения, борьбы, схватки. И теперь, бредя по пустынным и опасным землям, ничуть не жалеет о собственном выборе.

– Вот ты сам – сорвался из дома, взял и отправился к черту на рога, – продолжил Книжник. – Неужели ты не хотел на мир посмотреть, себя испытать?

– Нет, – Слава покачал головой и странно поглядел на семинариста. – Чего мне почем зря себя испытывать?

Тут Книжник и понял главную разницу между ним и этим парнем из далекого южного города. Он, Книжник, что ни говори – всего лишь искатель приключений, романтик, у которого голова набита всякой дребеденью, почерпнутой из книг. Все, что он собой представляет, создано им самим по образу, нарисованному собственной фантазией, срисованному с книжных картинок, с примеров знакомых ратников, да и с того же Зигфрида, чего скрывать.

А Слава – он такой, каким вылепила его природа. Его способности, его взгляд на окружающий мир, его внутренняя сила и храбрость – они не созданы неким усилием. Они естественны и полностью соответствуют тому миру, в котором приходится жить и бороться за существование этому парню. Именно поэтому он чувствует себя не в своей тарелке на непривычных городских улицах, в этой чуждой ему природе. Но он никогда не струсит и будет драться до конца даже там, где не имеет привычных преимуществ, как в знакомой морской среде.

Он такой, какой есть. Настоящий.

И это то, чему всегда будет завидовать семинарист, пытающийся примерить на себя чужую шкуру. Потому что природу не обмануть, не переиграть. Природа всегда была куда лучшим художником, чем человек. И остается либо продолжать жалкое подражание, либо смириться и принять себя таким, какой ты есть.

Книжник мрачно усмехнулся. Свой выбор он сделал. Пусть он сам – всего лишь жалкое подражание сильным, но это его собственный путь, с которого он уже не свернет. И его собственная сила – не в этих завидных природных качествах, на обладание которыми он никак не в состоянии повлиять, как не может человек выбрать себе родителей, расу, цвет глаз. Его сила – в самом умении преодолеть себя, изменить собственную природу, насколько это вообще во власти человека. Подавить природную неуверенность и страх, преодолеть слабость, сделать то, что в его окружении считается невозможным. Именно в этом его сила. И кто его знает, возможно, эта сила позначительнее той, какой с рождения наделяет природа.

Дальнейший путь до Остафьево проделали без приключений. Когда впереди, за смятыми клубками ржавой колючей проволоки на обширной бетонированной площади показались стремительные силуэты самолетов, Книжник ощутил легкое волнение. Это было как встреча с легендой. В сознании современников самолет – это что-то вроде сказочного дракона, в которого одни верят, другие не верят, но никто вживую их не видел. Доводилось, правда, видеть полузатопленный остов авиалайнера в Москве-реке у Железного Кладбища, но то не в счет. Здесь же самолеты – такие как есть, разве что навеки прикованы к земле.

При ближайшем рассмотрении впечатление несколько смазалось. Крылатые машины оказались искореженными до неузнаваемости, и теперь уже не поймешь – Последняя Война их так потрепала или мародеры, пытавшиеся растащить их на составные части. Ясно было одно: эти никогда уже не взлетят.

А жаль. Невыносимо, до боли жаль. Тысячи лет человечество шло к реализации своей заветной мечты о полете, выдумывая легенду об Икаре и создавая примитивные конструкции, неспособные оторваться даже на метр от земли. И вот, обретя крылья на какую-то сотню с небольшим лет, люди снова низвергнуты на землю.

Хочется верить, что не навсегда.

– Эй, Слава! Где же твой самолет? – с легкой иронией поинтересовался Зигфрид. – Может, вот этот?

Он указал на бесформенную груду металла на границе летного поля, над которой кружили какие-то крылатые твари, похожие на летучих мышей.

– Нет, – покачал головой Слава. – Скорее, вон тот.

Спутники с улыбками поглядели туда, куда он указывал, все еще считая, что тот просто поддерживает шутливую беседу.

Не тут-то было. Там, куда указывал Вячеслав, виднелось что-то большое, черное, выглядевшее грубым металлом. На первый взгляд бесформенное, но вместе с тем – неуловимо грозное.

– Это еще что за хреновина? – изменившись в лице, проговорил Зигфрид.