Ностальгия - Игорь Поль Страница 19

И вот я обрушиваюсь в прозрачную прохладную воду и с наслаждением прохожусь до противоположной стенки кролем, потом разворачиваюсь и изображаю брасс, мое тело здорово окрепло за последнее время, я рассекаю воду, словно жеребящийся тюлень, волна от меня – что от торпедного катера. Я не тренируюсь, нет. И не выкладываюсь намеренно. Просто я действительно соскучился по воде. Я прохожу туда-обратно несколько раз. Потом сбрасываю темп и гребу уж совсем лениво, сравниваясь в скорости с почтенной матроной, тихо бултыхающей по соседней дорожке. Она медленно водит руками, смешно надувает щеки и боится опустить голову в воду, чтобы не замочить сложную высокую прическу. Ее большое белое тело величаво дрейфует к бортику, она замечает мой взгляд и виновато, словно извиняясь, улыбается мне, жена какого-нибудь служаки-штаб-сержанта из снабженцев, делающая вид перед мужем и подругами, что плавает для поддержания фигуры. Я демонстрирую ей широкую улыбку, переворачиваюсь на спину и устремляюсь дальше.

Наш бассейн – для младших чинов и членов их семей. За невысоким бортиком – такой же, но с надписью «для господ офицеров». Ничем от нашего не отличается, но принцип раздельного снабжения для разных категорий служащих соблюдается. Он соблюдается всюду, в том числе и в местных борделях. Попробовал бы рядовой ввалиться в бар для сержантов! И наоборот – сержанту не место среди рядовых. Правило может быть нарушено, если кто-то из имеющих необходимый статус пригласит гостя. С этим смиряются. Поэтому изредка можно увидеть офицера в кафе для младшего состава, а сержанта – в ресторане «только для господ».

Теплая вода струится по мягкому упругому полу. Шлепаю по ней к расположенному тут же мини-бару с водяными ваннами рядом. Перешагиваю через тело разомлевшего от пива лысого крепыша с полупустым бокалом на пузе. Лысый придерживает его одной рукой, закинув вторую за голову, и с довольной полуулыбкой щурит в никуда осоловелые глаза. Занимаю свободную ванну-лежанку. Откидываю затылок на мягкий высокий подголовник. Закрываю глаза. Теплая вода струится по мне, унося мысли. Хорошо!

– Что-нибудь закажете, сэр? – раздается голос служащего.

– Если можно, горячего чаю. С лимоном. С сахаром. Большую кружку, – произношу, не открывая глаз.

Потом я устраиваюсь полусидя и маленькими глотками прихлебываю горячую ароматную жидкость. Смотрю на резвящихся в бассейне молодых и не очень мужчин. На их жен или подруг разной степени толщины и изящества. Слушаю веселый смех и не раздражающие слух негромкие разговоры. Тут нет пьяных и крикливых компаний. Этим наш бассейн отличается от своего немного скотского гражданского аналога. Я наслаждаюсь бездельем и состоянием покоя. Такое ощущение, словно мне снова двадцать, мне некуда спешить, я молод и здоров, и ни о чем думать не надо, все давно решено за тебя, и тебе только и остается – делать свое дело и не забивать голову посторонними и ненужными мыслями. «Корпус заботится о тебе» и «Делай, что должен…». Я отбрасываю за борт сотни сомнений и тысячи мыслей, в моем маленьком самодовольном мирке нет ни Ники, ни дочери, нет потерянного навсегда дома и имущества, нет сочувствующих или злорадных взглядов знакомых, нет сомнений по поводу будущего, нет ничего вообще. Я просто тут, я один, и мне хорошо так, словно я только что родился. Я добавляю к чаю рюмку недорогого коньяку. Снова плаваю. Потом ныряю с вышки. Беру напрокат ласты и маску и долго упражняюсь в плавании под водой. Потом устраиваю соревнование с каким-то худощавым типчиком, как выясняется – сержантом из штаба авиакрыла дивизии, в прошлом бортового стрелка, и два раза из трех делаю его. А потом он ставит мне бренди. С жаром вспоминает былые полеты и происшествия и рассказывает мне о своей нервной и сидячей работе. А я ему – о своем отделении. И расстаемся мы слегка навеселе и совсем братьями. А потом я снова плаваю. И лежу в проточной теплой ванной, попивая минералку. И так проходит часа четыре, и уже совсем было собираюсь пойти куда-нибудь и съесть горячего мяса, как вдруг через бортик отделения «для господ» свешивается мокрая голова с короткими волосами-сосульками. И, улыбаясь, говорит:

– Привет, сержант! Расслабляетесь? – и, пока я тупо перевариваю увиденное и услышанное, замерев со стаканом бренди у рта, добавляет: – Пригласите даму? Сюда без приглашения офицерам нельзя.

И выжидающе смотрит на меня, слегка склонив голову набок.

– Мэм, я… – начинаю я в панике.

– Будем считать, что вы меня пригласили, Трюдо, – смеется лейтенант и перелезает через ограждение на нашу сторону.

Смотрит на мое озадаченное лицо и добавляет:

– Трюдо, если вас смущает мое общество, то я просто выпью глоток и переползу обратно. Не пугайтесь. Я не кусаюсь.

– Мэм, я, э-э-э, я просто не сразу сообразил, что это вы. Это так неожиданно… – Потом спохватываюсь, принимаю сидячее положение и делаю приглашающий жест рукой: – Прошу вас, мэм.

Я стараюсь не смотреть на ее фигуру, хотя мне страсть как хочется увидеть, из чего слеплена эта непонятная женщина, и, пока она усаживается в соседней лежанке, смотрю на ее лицо, на немного шкодливую улыбку, но краем глаза все равно ухватываю ее длинные, со слегка резковатыми мышцами, но все же великолепные ноги, овал бедер, контрастирующий с сильной, тонкой талией, ее проступающие через мокрый купальник холмики грудей, и мне становится немного неловко, словно я подсмотрел в школьной раздевалке, как одноклассница надевает чулки. Я понимаю, что надо быть вежливым, и злюсь на себя, потому что пребываю в тихой панике, я абсолютно не представляю, что ей нужно от меня и как мне с ней себя вести, тем более что она – офицер моего батальона, и все это вместе слепляется в моей башке в липкий ком и никак не хочет никуда проталкиваться.

– Что-нибудь выпьете, мэм? – наконец, когда молчание становится невежливым, спрашиваю я.

– То же, что и вы, сержант.

– Это бренди.

– Отлично. Пусть будет бренди. – Она усаживается поудобнее, опускает руки в воду и наблюдает за игрой водяных струй вокруг них.

Когда бармен подает ей бокал, она делает символический глоток, едва смачивая губы в янтарной жидкости. Говорит:

– Вообще-то, Трюдо, я просто заскочила сказать вам спасибо.

– Мне? За что, мэм?

– Знаете, сержант, мы сейчас не на службе… Если вас не затруднит, называйте меня Шар. Уставом это не воспрещено. Без чинов, Ивен. Видите, мое знание вашего досье избавляет вас от церемонии представления. – Она немного отстраненно улыбается.

– Хорошо… Шар. Прошу извинить, у вас такое необычное имя…

– Моя мать с индийской планеты. Мое полное имя – Шармила. В переводе с санскрита оно означает комфорт или радость. Мать так назвала меня, потому что была счастлива с отцом и я была зачата в радости, – охотно поясняет лейтенант. – Теперь вот приходится расплачиваться.

– Черт возьми, – только и могу я сказать.

В наше время все национальные традиции практически нивелировались и любое их проявление вызывает немалое изумление пополам с любопытством. Как у меня сейчас, например.